– Нет, наоборот! Нашел в этой деревне, – тоже негромко отозвалась Ауда. – Хорошая была девица, отдавала ее вдова хворая, совсем плоха уже была тогда. Взял без приданого. Все еще сказали, что пожалел. Да толку тоже не вышло. Уже много лет – и ничего. У других в избах тесных мал мала меньше, а у нас в тереме тишина.
Котя слушала ее и проникалась невольным сочувствием к безответной Вее. Она-то не участвовала в дурных делах, но и на такую жизнь не жаловалась, потому что другой не знала. Котя тоже не в хоромах родилась, но, наверное, слишком глубоко засел в ней дух свободолюбия, опьянили в детстве рассказы о далеких морях.
– Тоскливо мне порой, ой как тоскливо, – пожаловалась Ауда, старея сразу на несколько лет, скрываясь в тени угла у печи. – Такая печаль сердце ест. Я бы и чужого понянчила, к груди бы прижала, пела бы ему колыбельные.
Она с мечтательной нежностью схватилась за работу, смяла полотно с недоделанным узором, словно и правда качая на руках ребенка.
– Что, если духи так наказали вас? – зло сорвалось с губ Коти, с такой ненавистью, будто змея ядовитая слетела.
Самой неприятно сделалось. За это она получила новую пощечину, но сочла ее заслуженной.
– Опять ты со своей честностью, – прошипела Ауда, скаля редкие гнилые зубы. – Может, и наказали, Хаос их разберет. Но лучше бы тебе постараться. Ты молодая, крепкая. Вон и румяная вся, и руки сильные, и бедра широкие – должна справиться. Если справишься, можешь даже дитятко свое не любить, не пестовать, мне сразу отдашь, и я уж буду.
Котя ужаснулась при мысли, что ее дитя намерена отнять эта отвратительная старуха. Хотя больше страшила мысль о том, что придется до конца своих дней остаться в этом тереме.
– А если дело не во мне, а в нем? Что со мной будет? – воскликнула Котя, вспоминая слова Веи.
– Не вздумай сказать ему, что дело в нем, – предостерегла Ауда. – Я помню, как-то меньшая жена – считай, уже средняя – сказала ему. Так он ее исколотил! А как кричал! Никогда нас не бил, а здесь я его еле угомонила. Помнишь, Вея?
– Помню-помню, – выдохнула несчастная женщина.
– И что же мне делать? – спросила Котя, закрывая лицо руками.
– Живи с нами. Что еще тебе остается? – уже утешала ее Ауда. – Еды хватает, одевать тебя будет красиво. Работы немного, есть помощницы да помощники.
– Если лет через пять он поймет, что и с тобой ничего не получается, может, угомонится, – протянула Вея, заканчивая узор на полотне, рассматривая его в скупом свете слюдяного оконца терема. Горница оказалась хоть и просторной, но сумрачной.
– Да-да! Просто будем жить, – воодушевленно закивала Ауда. – Я ему говорила: давай возьмем на воспитание сиротку какую-нибудь, если уж богатство передать кому-то хочется, возьмем младенчика, так он и знать не будет, что чужой. Нет – упрямится. За такие слова уже мне попало. Все-то только свое семя посеять хочет. Но не прорастает оно ни в ком.
Так прошло еще несколько дней. Котя нашла