Целых полдня Федор уминал на крыше снег, поднимал антенну.
В собственность Стеши перешел огромный сундук, потемневший, весь оплетенный полосами железа, с широкой, жадной скважиной для ключа, воистину дедовское хранилище хозяйского добра, основа дома в былые годы. Со ржавым, недовольным скрипом он распахнул перед молодой хозяйкой свои сокровища и сразу же заполнил комнату тяжелым запахом табака, овчин, залежавшегося пыльного сукна.
В сундуке на самом верху лежали модные туфли на высоких каблуках и то голубое шелковое платье, в котором Федор впервые встретил Стешу на празднике в Хромцове. Тот махорочный запах, запах семейного сундука, принесла тогда Стеша на танцы вместе с нарядным платьем.
За модным платьем и модными туфлями были вынуты хромовые полусапожки, тоже модные, только мода на них отошла в деревне лет десять тому назад – каблучки невысокие, носок острый, голенища длинные на отворот. За сапожками появилась женская, весом в пуд, не меньше, шуба, крытая сукном, с полами колоколом, со складками без числа. В детстве Федор слышал – такие шубы прозывались «сорок мучеников». Платья с вышивками, платья без вышивок, сарафаны, полушубок дубленый, полушубок крытый – вместительны старинные деревенские сундуки! Из самого низу были подняты домотканые, яркие, в красную, желтую, синюю полосу, паневы.
Все это добро было развешано во дворе, и Стеша, в стареньком платьице, из которого выпирало ее молодое, упругое тело, придерживая одной рукой полушалок на плечах, с палкой в другой, азартно выбивала залежавшуюся пыль и табачный дух. Алевтина Ивановна, теща Федора, помогала ей.
– Не шибко, голубица, легчей. Сукнецо кабы не лопнуло, – наставляла она.
Старик-тесть вышел на крыльцо, долго стоял, покусывая кончики усов. Под сумрачными бровями маленькие выцветшие глаза его теплились удовольствием. А Федор удивлялся и наконец не выдержал.
– На что они нам? – указал он на цветистые паневы, разбросанные по изгороди. – С такой радугой по подолу в село не выйдешь – собаки сбесятся… Вы бы все это себе лучше взяли, продали при случае.
– Чем богаты, тем и рады. Другого добра не имеем. Ваше дело, хоть выбросьте. – У старика сердитые пятна выступили на острых скулах.
– Зачем же бросать? Можно и в район, в Дом культуры сдать, все польза – купчих играть в таких сарафанах.
– Ты, ласковый, не наживал это, чтоб раздаривать, – обидчиво заметила теща. – Паневки-то бабки моей, мне от матери отошли. Нынче такого рукоделья не найдешь. Польза?.. А кому польза-то?.. Купчих играть отдай! Ой, гляди, Стешка, как бы твой муженек с отдаванием этим по миру тебя не пустил.
– Да полно тебе, шутит он, – заступилась Стеша. – Места не пролежит, сгодится еще.
Деловитая заботливость слышалась в ее голосе.
– Золото тебе жена попалась, золото. Хозяй-ствен-ен-ная! – пропела теща.
И в голосе тещи, и в морщинистом лице тестя Федор заметил легкую обиду.
Маленькое