Живет село неторопливо, спокойно готовится к ночи. Через час уснет с миром.
А средь других, грузно осевший в кустах малины, стоит дом. Угрюмо глядят на неуверенно приближающегося Федора его темные окна. Тяжело Федору переступить порог этого дома. И не переступил бы, прошел мимо, да нельзя. Так-то просто не отвернешься, не пройдешь мимо.
Федор осторожно толкнул дверь, она не открылась – заложена изнутри.
Что делать? Повернуть обратно? Постучать? И то и другое – одинаково трудно.
«Здесь пока живу, не в другом месте…» – Федор громко стукнул.
Долго не было ответа. Наконец раздался шорох.
– Кто тут? – Федор вздохнул свободней: не тесть, не теща, а Стеша, это хорошо.
– Я… Открой.
Молчание. Сперва морозный озноб пробежал под рубашкой, потом стало жарко до пота.
Но вот стукнул засов, дверь отошла, за ней послышались удаляющиеся шаги, резкие, сердитые.
Федор вошел, запер за собой дверь.
– Пришел, вражина? А зачем? Чего тебе тут?.. Тебе весь свет милей, чем мы! Поворачивай обратно! Глаза терпеть не могут тебя, постылого! Связалась я!..
– Стеша!.. Да обожди… Да брось ты… Пойми, выслушай…
Посреди комнаты, в белой рубахе, волосы растрепанные, неясное в темноте лицо, голос клокочет от злости, чем дальше, тем громче ее выкрики, срываются на визг. В тихом, уснувшем доме, где Федор приготовился говорить вполголоса, это не только неприятно, это страшно.
– Объяснить хочу…
– Какой ты мне муж! И чего я на тебя, дурака, позарилась!.. Пришел! На-ко, мол, полюбуйся!..
– Стеша!
– Не приютили тебя дружки-то, сюда приперся!..
– Брось, Стешка!
– Ай, мамоньки! Что же это такое! Напаскудил, отца оплевал, теперь на меня… Несчастье мое!.. В родном-то доме!..
– Брось плакать! Послушай!
Но Стеша не слушала; белая, высокая, сцепившая на груди руки, она визгливо, по-бабьи, заливалась слезами.
– За что-о мне на-а-ка-азание та-акое!
Стукнула дверь, в полутьме на пороге показалась теща в накинутом поверх исподней рубахи старом ватнике, пахнущая щами.
– Господи Боже, Исусе Христе!.. Стешенька, родимушка, да что же это такое? Касаточка моя… Силан! Силан!.. Ты чего там лежишь? Дочь твою убивают!.. Ведь вахлак-то пьянешенек приперся!
И Федора взорвало:
– Вон отсюда, старое корыто! Нечего тебе тут делать!
– Си-и-илан!
– Мамоньки! Отец! Отец!
В белом исподнем, длинный, нескладный, ввалился Силантий Петрович, схватил за руку дочь, толкнул в дверь жену.
– Иди отседова, иди! Стешка, и ты иди! Опосля разберемся… Я на тебя, иуда, найду управу…
– Уйди от греха!
– Найду!
Как отзвук всего безобразного, донесся из-за двери голос тещи:
– Ведь он, матушки, разобьет все! Добро-то, родимые, переколотит!
Стало тихо. Федор долго стоял не шевелясь.
«Вот