Новенькая лишь пожала плечьми вместо ответа.
– Давай тогда сами придумаем себе имена? – предложил я.
Новенькая согласно, но равнодушно кивнула.
– Только пусть это будут имена только для нас, мы их никому не расскажем.
Новенькая опять согласилась.
– Ты знаешь, были когда-то первые люди во всем белом свете. Ты ведь у меня тоже первая.
– Первая? – будто бы удивилась новенькая, а я чуть-чуть покраснел.
– Первая, – сказал я. – Но ты не сильно воображай, в детском садике у меня уже была большая любовь.
– Это не считается, – улыбнулась она.
– Не считается, – согласился я, – но была.
Мы помолчали.
– Так вот, – сказал я. – Первого мужчину звали Адам.
– Адам? – переспросила новенькая.
– Адам, – подтвердил я. – Тебе нравится?
Новенькая слегка задрала подбородок, как бы раздумывает, а потом уверенно кивнула:
– Нравится.
– А первую женщину звали Евой. Ева – мне очень нравится.
Новенькая снова кивнула, а я почему-то снова покраснел.
– Привет, Адам! – поздоровалась новенькая со мной.
– Привет, Ева! – поздоровался и я с ней.
– Но ведь мы не первые? – спросила вдруг она меня.
– Первые, – сказал я, – просто наоборот.
– Как это? – не поняла она.
– Мы последние, – объяснил я, – первые наоборот.
– Как так последние? – спросила она.
– Так ведь больше никого и нет, – сказал я и вспомнил вдруг про Женю, ревность воткнула мне в сердце свой раскаленный железный прут и я покраснел, но новенькая согласно кивнула и ревность моя прошла, почти прошла: прут потух, но так и остался торчать в горьком сердце моем.
Так мы и сидели под мосточком в его полумраке, я держал ее за коленки, грелся ладошами от них и ее тепло растекалось по всему моему телу.
– Можно его потрогать? – спросила вдруг Ева.
– Кого? – испугался я и краска залила мое лицо на этот раз так, что заломило даже в ушах.
– Чертов камень? – полуспросила Ева.
Я выдохнул.
– Чертов палец, – поправил я ее и мне так стыдно стало за свои мысли, что новая волна краски окатила меня.
А если вдруг она поняла почему я краснею раз за разом?! – умру, если поняла!
– Чертов палец, – повторил я. – Пожалуйста.
Ева взяла чертов палец с моей груди, чуточку коснувшись меня пястью своей руки и я вздрогнул от этого мимолетного ее прикосновения.
– Ой! – воскликнула вдруг Ева, разжала ладошку и выпустила из руки чертов палец.
Чертов палец с размаху стукнул по костям моей груди и я снова вздрогнул.
– Ой! – повторил она. – Прости, он такой холодный.
– Он всегда холодный, – сказал я.
– Как так? – спросила Ева.
– Не знаю, – сказал я. – Он всегда таким был.
– Хорошо, – сказал Ева. – Можно еще?
Я