– Разницу между тоникой и субдоминантой понимаю.
– Ну и отлично, – ему тогда сообщаю. – И очень хорошо. А ну-ка расскажите, как в до-мажоре строится терцквинтаккорд?
– До-ми-соль, – отвечает.
– А как его обращение?
– Ми-соль-до.
– Ну вот вам и разница между циклом с проверкой на входе и выходе. Где до, там и проверка. Докуда идем и где выходим. Все просто, – стоит, глазами моргает. Продул на своем поле.
– Поняли?
– Понял.
– А теперь пойте.
– Как?
– Ну как, очень просто. Вы же музыкант? На клавишных играете?
– Да, на фоно.
– Ну вот и давайте, для лучшего запоминания, вот эти строчки, эти самые, вам раньше непонятные, эту пару разными способами организованных циклов исполните, пожалуйста, с душой на любой известный вам мотив.
– И что, пропел?
– Да, неплохо получилось. Особенно в виду того, что я ему подпела вторым голосом.
И все это стало ненужным. Красота и неформальность. Отклик в чужой душе. Чисто педагогические победы. Книжки преподавателя, планы занятий, взаимные проверки, баллы, открытые лабораторные и семинары с последующими методическими разборами из нудной, как-нибудь для галки исполняемой повинности исподволь, постепенно, к середине девяностых стали самоцелью.
И, главное, студентам это пришлось по вкусу. Шаблон, формальность, минимум неожиданностей. Институт, он же университет, стал новым поколеньем восприниматься как некий особый подвид супермаркета. Магазин знаний. Нечто такое с витринами и полками, среди которых покупатель всегда прав. И с чувством законной правоты могли нажаловаться, что препод не отвесил знаний просто и степенно, как порцию вареной колбасы, а цирк устроил. Унизил попыткой дать лучше, больше, ярче, предполагающей душевные, сердечные и прочие недоговорные затраты. Как так?
На профилирующих кафедрах, на выпускающих, у Игоря, долго сопротивлялись этому поражению в исторических, доцентско-профессорских правах, пытались гнуть свое, держаться за традиции, а вот всем общеинститутским, обязанным как мясорубка через дуршлаг тупого шаблона формировать, продавливать, пропихивать курс первый и второй, кран перекрыли сразу.
– По сто? – начала предлагать Алка по вечерам в обычный будний день.
– Может быть лучше по бутылке пива?
– Нет, пиво напиток побудочный, а не снотворный. Его пускай хлебают те, кому вставать до света, в полчетвертого. А мы давай накатим то, что не попросится наружу, ни спереди, ни сзади, а ляжет ровно там, где надо, в центре тяжести.
Теперь Игорь регулярно встает до света, не позже пяти пятнадцати. Но ничего на ночь не пьет, кроме стакана молока. И то же самое вместе с ним Алка.
После того как ее выгнали из института