– Хуже?
– Мара, ну как ты можешь такое говорить? – удивился отец. – Ты же всю жизнь со свирелью в руках.
Я поняла: они мне ничего не скажут. Да и родители, не профессиональные музыканты, им не показалось, что я играю плохо. Просто и правда иначе. Удовлетворившись такими их мыслями, я немного поболтала с папой и мамой, а после направилась к себе. И действительно пришла в свою комнату, по привычке, но потом опомнилась и отправилась куда надо. Хорошо, что родительская спальня находится внизу и никто не видит, как я курсирую по этажу.
Первое, что я увидела, когда зажгла свет – недовольную морду Феникса. Он наверняка ждал свою хозяйку, а тут снова я! Кот посмотрел на меня с презрением и отвернулся.
– Уж извини. – развела я руками. – Пока что не до нового обмена телами.
Я подошла к одному из столов Мары и выдвинула верхний ящик. Животное тут же вскочило, прыгнуло на столешницу и зашипело на меня. Однако сестренке удалось воспитать сторожевого котика! Не зря он сейчас возмущается, ведь я собираюсь прочитать дневник его хозяйки, который заметила еще с утра.
– Не возмущайся. Все вокруг хотят, чтобы мы с сестрой стали ближе, вот я и делаю это всеми доступными способами!
Вообще, конечно, не следовало читать чужой личный дневник. Это плохо и неприлично, я уверена, что Мара, которая в принципе не практикует насилие, как и я, за такое меня бы точно стукнула. Однако сейчас, когда я сутки пробыла в ее теле, мне действительно захотелось побольше о ней узнать. Да и утром, когда я искала адреса репетиционной базы и спортзала, открыла дневник на очень интересном месте: там Мара рассуждала о музыке. Когда я поняла, что держу в руках, то сразу же отложила ее откровения. Но теперь мне стало интересно: вдруг сестра как-то написала, как становиться частью этой самой музыки? Мне завтра снова за нее концерт играть, так что такая информация пригодилась бы!
Вообще удивительно, что Мара, которая терпеть не может ежедневники и планеры, ведет вдруг дневник. Но полистав страницы, я поняла, что делает она это в своей неповторимой манере. Даты отсутствовали, описания дней жизни тоже не было, только какие-то мысли, замечания, иногда рисунки. Некоторые фразы обрывались на полуслове, будто сестра потеряла нить рассуждений. Но потом вдруг продолжались через несколько страниц. Сначала мне показалось, что это и вовсе какая-то невнятная каша из мыслей.
Но потом я поняла, что несмотря на беспорядок, дневник имеет определенный формат. Это не просто записки, а как бы разговор с сестрой. Сначала я подумала, что Мара, как творческая личность, просто выдумала себе собеседника, ей так легче. Но потом наткнулась на очередной странице на обращение «Видишь ли, Тами» и была поражена. Мы за неделю могли друг другу двух слов не сказать, а оказывается, она со мной целые беседы вела. Жаль, что без моего участия.
Читала я часа четыре точно и изумлялась тому, какие верные и глубокие мысли водятся в голове сестренки. А я-то всегда считала ее образцом легкомысленности!