– Айб было пять тогда. Рослая, тонкая. Если жива – так уже будет семь. Сама тёмная, носик чуть острый.
Пленник какое-то время молчал.
– Не молчи… Что ты знаешь?
– А если ответ не понравится? – осторожно спросил человек, покосившись на нож.
– Знаю и так – не дурак… Если где-то жива, отыщу – хоть у вас в ходагейрде. Найду. Говори…
– Как Осина погиб, их загона остатки влились в ряды Коттура Белого, ратоводца из дома Бергейров. Женщин там и детей не рубили – в обозе том точно, что Лейф тогда взял у Холодного Лба, уповая на выкуп – но знаешь ты сам, что с женой твоей стало. Сами ведь тоже вы наших же баб точно так же…
– Я знаю… Война такова… – Родри стих на мгновение, молча застыв как немой, сцепеневший.
– Так, значит, живы они?
– Точно клясться не буду. Наверное… Я Белого вот уж полгода не видел. Загон их на севере где-то, ушёл вслед за Фрекиров прочими сотнями, как пал Ульфхулугрейрд.
Пленник умолк, сопнув носом.
– Такая вот правда, почтенный. Не знаю как примешь… Иным не под силу такое узнать, что жена его…
– Лишь бы живы… – перебил его вершний, – а я их найду…
– В том удачи тебе. Всё что знаю, я тут рассказал – не стаил ни единого слова.
– Маэл – его отпусти, – Родри Буррэйд кивнул одному из копейных, – дай какого коня и припасов на день-два.
Он обернулся к дейвону.
– Передашь своим всё – кто в плену, и какой хочу выкуп – или на наших меняю, за голову голову. Я слово держу. Остальных как и велено – в укрепь.
– Спасибо, почтенный. Храни тебя боги.
Остальные из пленников стали поспешно твердить земляку кто откуда есть родом, кому передать свои скудные вести и мо́льбы о выкупе. А вершний, дыша во всю грудь, устремился к лазутчикам – чтобы сколько возможно узнать, раздобыть хоть какие известия с севера, где теперь в каких землях сражается Коттур из дома Бергейров. Сердце в груди его било как молот, не веря в ту тонкую нитку надежды, какую он смог ухватить в эту ночь – кои стали ему с того дня бесконечной, бессчётной – но вера как искра пылала в душе сына Довара.
Бушевавший снаружи северный ветер бился о затворявшие узкую оконицу ставни, завывая и плача точно неприкаянное сердце в ночи, рея меж горных кряжей вокруг давно спящего города и свистя в голых кронах облетавших листвой к зиме чащ, пригибая к земле их вершины и кропя стылой моросью. Долгая ночь так же долго катилась на спад, и лишь тут под крышею бурры метался по стенам неровный трепещущий сполох огня догоравшей у их ног светильни.
– Не думала, что ты жив после ран тех останешься… – негромко и настороженно произнесла Майри, исподлобья глядя на сидевшего напротив противника.
– Сам не думал, что из ям на свет выйду к живым. И тебя я живою не ждал увидать уже, Ти́веле, – произнёс Áррэйнэ – заметив, как с безразличием