Homo academicus. Пьер Бурдье

и собственными явными или неявными предпосылками, касающимися клинических знаков, и в то же время не ставя как таковой фундаментальной проблемы перевода спонтанного клинического дискурса пациента в кодифицированный клинический дискурс врача (вместе, например, с переходом от показанного или описанного «покраснения» к «воспалению»). Другим в высшей степени вытесненным вопросом является вопрос о когнитивных эффектах времени, затраченного на получение информации, об ограничении когнитивного репертуара эксперта (незаданные вопросы) или способности этот репертуар мобилизовать, которое может объясняться нехваткой опыта, но также, и главным образом, поспешностью и пристрастностью (усиленной наводящими вопросами), которые навязывает срочность.

      В общем виде развитие научных дисциплин внутри каждого факультета соответствует замещению научного принуждения, которое является произвольным с социальной точки зрения, на социальное принуждение, произвольное с точки зрения науки (культурный произвол)[103]. Несмотря на то что наука стремится обрести социальное признание и тем самым социальную действенность, возрастающие по мере того, как научные ценности признаются все более широко (особенно под влиянием технологических изменений и работы системы образования), свою социальную силу она может получить лишь извне, в форме делегированного авторитета, способного обрести в научном принуждении, которое он социально обосновывает, легитимацию своего социального произвола. Однако этот статусный авторитет может поддерживать это же отношение круговой легитимации с искусством (вроде клинической практики) или с ученой традицией (вроде теологии, права или даже истории литературы или философии), фундаментально социальное принуждение которых основывается в конечном счете на «общем мнении докторов», которое само укоренено не только в рациональном принуждении к когерентности и согласованности с фактами, но и в социальном принуждении системы объективно согласованных диспозиций и культурного произвола, более или менее объективированного и кодифицированного, в котором эта система диспозиций находит свое выражение. Известно, что идеологические конструкции, которые артистические или политические группы или индивиды могут произвести для того, чтобы придать своим «выборам» в самых различных областях – политических, эстетических или этических – видимость связности, являются, по сути, комбинациями логически несвязных элементов, которые удерживаются вместе лишь интегрирующей силой общих диспозиций или позиций. Так что дисциплины вроде истории философии, искусств или литературы, рассматривающие в качестве автономных конструкции, которые не обладают пониманием ни всех причин, ни всего смысла своего существования, или вроде философии права, эстетики или этики, которые стремятся выдать за то, что основано на единстве разума, то, что на самом деле покоится на единстве верований или, одним словом, на ортодоксии