Вместилище для грусти и печали?
Не для того ли всё она впитала,
Чтоб мир не ведал нового начала?
Год обезьяны
Закончен праздник – новогодний бал,
Развешаны по стенам обезьяньи маски,
Шуты стирают грима краски,
Чтобы в толпе никто их не узнал.
В весёлом шуме умолкает речь,
Прошла беседа, не было изъянов…
Вновь торжествует тихо обезьяна,
Плетя незримо тайны новых встреч.
В тех встречах новых – хитрая игра,
Возможное сомнений и соблазнов,
Порок ещё не ведом и не назван,
Не обозначен росчерком пера.
Но обезьяне сладок тот соблазн —
Искус в плену неведомых событий
И образы рождённые открытий
Для рук, для губ и для лукавых глаз.
И то, что было названо – любовь,
В плену томлений новых и блаженства
Терзает душу обезьяне вновь
И дарит обезьяне совершенство.
«Горшок стоит. И обожгли его не боги…»
Горшок стоит. И обожгли его не боги.
Но мой земной намечен божествами путь.
И по нему со мной пройдут немногие,
Чтобы страдать и просто отдохнуть…
Всех дней тоску и боль перенимая,
Последний узреваю я предел.
И, кажется, чего-то не желаю…
И, кажется, я что-то не успел.
«Проходят дни. Печаль сладка…»
Проходят дни. Печаль сладка.
Мечты, как сны, мелькают мимо.
Рассудок смотрит свысока,
Как мечется душа незримо,
Вобрав беду и радость дней.
О, сколько в ней эпох сменилось!
Но только в кротости своей
Прощать она не научилась.
Другу
Поциенко Владимиру,
морскому офицеру
Молодость уходит незаметно —
Так стихает в море ураган…
Не вернёшь волнующего лета,
Был матрос, стал бравый капитан…
Мы хотели – будем капитаны,
Мы мечтали – дальние моря…
За кормой остались океаны,
На кокардах блещут якоря.
Ум спокоен, сердце не трепещет,
Киль пронзает ярую волну,
Но как часто знойным летним вечером
Тяжело томиться одному.
Впереди – диковинные страны,
Позади – знакомые моря,
Но седеют быстро капитаны,
И проходит молодость моя…
«С годами прожитыми мы…»
С годами прожитыми мы
Скупей на чувства, в мыслях строже.
И в сердце поздняя любовь
Порывов юности дороже.
Всё в ней – как с белого листа,
Приносит то, что неизбежно.
Она, как первый снег, чиста,
В душе – последняя надежда.
Её сберечь – напрасный труд.
Нет недостатка