– Я там назвал гостей, точно не знаю, кто они. Но, представь, две пары американцев, и у одних фамилия Смит, а у вторых – Джонсон! Фантастическая ординарность – как из учебника английского языка. И потом – дама из Смитов так забавно смеется. Широко открывает рот, будто на приеме у дантиста. Оказалось – ее муж на самом деле дантист! Ну разве мог я их не позвать!
– Хорошо! – Сара оглядела длинный стол. – Попрошу, чтобы поставили больше тарелок.
Она привыкла, что люди влипают в их очарование, как осы в мед. Подходят к ним с Джеральдом в кафе, в лавочках, сюсюкают с их обаятельными тремя малышами на прогулке. И часто так и остаются в солнечной орбите Мэрфи, не в силах преодолеть тяготение.
– Ваше обаяние должны исследовать ученые, – почти серьезно заявлял ей недавно Скотт. – Вы новая порода людей. Не знаю, как вы это делаете, но рядом с вами мир кажется ярче, волшебнее, от вас будто идет теплый, нежный, чарующий свет. Но зачем тащить сюда, на ваши прекрасные вечеринки, всех подряд?!
Сара знала, зачем. Невозможно, чтобы компания состояла только из одних людей-молний. Они испепелят друг друга. Всегда нужны те, кто будет восхищаться их блеском. Великим актерам необходимы зрители. Поэтому сейчас она стояла у входа в дом, который поражал гостей новомодной плоской крышей, раскинувшимся перед ним прелестным садом и примостившимся с краю личным огородом – удивительной новинкой для частных вилл.
И выдавала вставшим в очередь гостям костюмы. Мужчинам – смешные турецкие конусообразные шапочки из бумаги, на которые она пришила кисточки, и огромные круглые очки без стекол. Женщинам – венки из цветов, собранных в саду, и накидки на выбор: рядом стояла плетеная корзина с кучей шалей, шарфиков, кусков цветного шелка.
Не могут же они просто чинно сидеть за столом. Это должен быть карнавал!
Хемингуэй уже обвязывал алую шаль вокруг пояса, а другую, ярко-красную, накинул на плечи, как плащ матадора.
Его жена Хэдли неуверенно рылась в корзине. Сара сама удивилась мгновенной неприязни, которая заставила ее отвести взгляд.
Хэдли и в юности не была такой уж красоткой. А сейчас расплылась и больше напоминала мамку веселых обалдуев, которые куролесили тут ночи напролет. Был у нее и еще один дефект, пожалуй, самый страшный в компании Мэрфи. Она не смеялась шуткам. И это при том, что остроумие ценилось в их кружке гораздо выше всех прочих добродетелей, а остроты летали над головами с кучностью стрел при осаде древних крепостей. Даже обычно молчаливая Зельда, если открывала рот, изрекала нечто невероятное, необычное, парадоксально-смешное. А уж у Хэма язык и вовсе как бритва.
Хэдли же в ответ на их шутки только поджимала губы:
– Эрнест, это неприлично!
Проблемы с юмором – тяжелый камень на шее жены в браке с остроумным мужем.
…Скотт с Зельдой пришли последними. Когда Сара услышала гомон и шум еще за воротами, то поняла: там опять что-то происходит.
– Я