Отгуляла поминки родня,
притупилась тоска неуемная.
Что ж ты воешь-то день изо дня,
да уймешься ли, шавка бездомная!
Всю утробушку вынула в нить,
в бессловесную песню дремучую.
Может, всех убиенных обвыть
ты решилась по этому случаю?
Сколько их по России таких —
не застонет, домой не попросится!
Знаю, молится кто-то за них,
но молитва – на небо уносится.
Вой, родная! Забейся в подвал,
в яму, в нору, в бурьяны погоста,
спрячься выть, чтоб никто не достал,
чтоб земля нарыдалася досыта!
Вдалеке по реке ледоход,
над полями – движение воздуха.
Сто дней плакать – и горе пройдет,
только плакать придется без роздыха.
Это наш, это русский секрет,
он не видится, не открывается.
И ему объяснения нет.
И цена его не называется.
2000
* * *
Прочь на равнину из душных стен —
где жизнь волну за волной катит,
где сверху донизу мир открыт,
и ветер в нем широко летит.
Летит, летит он, ничем не сжат,
и сразу видит весь белый свет:
на севере дальнем снега лежат,
на юге сирень набирает цвет.
Глубоко в пойму дубы ушли,
недвижна громада весенних сил.
И солнце светит для всей земли,
и белый сад над горой застыл.
Зачем нам небо, зачем трава,
мерцанье дальних ночных огней;
зачем и знать, что жизнь такова,
что разом все уместилось в ней?
И вот твой краткий век пролетел
в теснине, в склепе, в чужом дому,
и каждый видел себе предел,
тогда как предела нет ничему.
He для того ли нам жизнь дана,
чтоб всякий раз, как весна придет,
понимать, что душа создана
по подобью иных широт!
И ветер летит, и куст шелестит,
и все живет по своим местам.
И смерти нет, и Господь простит того,
кто об этом дознался сам.
2000
* * *
Знойное небо да тишь в ивняке.
Ни ветерка безутешному горю!
И василек поплывет по реке
к дальнему морю, холодному морю.
Нет ничего у меня впереди
после нежданного выстрела в спину.
А василек все плывет. Погляди,
как он беспечно ушел на стремнину!
Плавно и мощно струится река,
к жизни и смерти моей равнодушна.
Только и есть, что судьбу василька
оберегает теченье послушно.
Не остановишь движение вод,
вспять никогда оно не возвратится.
А василек все плывет и плывет,
неуправляемой силы частица.
Может, и нам суждено на века
знать, от бессилия изнемогая:
больно наотмашь ударит рука —
медленно вынесет к свету другая.
Правда,