И, начиная открывать страшные тайны. Вот тогда у меня родной цвет волос был вообще скорей серый с рыжиной. И немытый месяц. И – обхерачка волос. Стрижкой и тем более причёской такое – нельзя… короче, по порядку и в диалогах.
В свете недавно прогремевших мимо меня речей Ангела про беглых подростков-психов и про членодевок, я не понимала, чё это от меня шарахались. А тогда у меня – ни телевизора, ни радио, ни газет. А пересказы от тётки слушала в треть-уха, потому что мысли были про работу найти и пожрать.
Вот такое вот задрипаное тощее мелкое рыжее лопоухое хрен знает что – стояло.
Я – стояла. Плакала. И грустила. А потом, выцепив взглядом грузовик, под который шагну, громко сдумала миру «извините, прощайте». А в ответ, мгновенно, прилетело невнятное, но мягкое «погодь ещё минутку, пожалуйста». Мягкое – это не про выбор, делать или нет.
Так что грузовик всё-таки проехал мимо. А я начала было из тихого грустного плача – в рёв презрения к себе, что я – слабачка. Даже убиться не могу. Но тут меня внезапно спереди завернули в кожаный плащ, а спиной прижали к груди, обняв руками живот.
Я – дернулась вырваться.
На меня мягко рявкнули шёпотом:
«Не! Ты – попалась, зверуха дикая лесная. Так что сиди за пазухой и грейся. Нефиг было орать жалобно на всю улицу».
И вот это «зверуха дикая лесная» – приморозило. Потому что очень точно попало. И дошло до мозгов. И прострелило чувством, что – да, так я и есть. Ну, рысь, которая мечется по городу и не может спастись от него. Или белка заблудившаяся. Или лиса, покусанная больными собаками.
Эмоции, в целом, не поменялись. Просто ушло желание вырваться.
А ещё со спины шло тепло. Которое…
Есть тепло от лампочки. От чугунины отопления. От костра. От каменной печки. От собаки. И от человека. И меня от этого человеческого тепла – разжало, как разжимает мышцы с мороза. Я – расслабилась, и почти потеряла сознание. Но – вздёрнулась.
А он сказал:
«Так, барышня. У вас… лёгкие – воспалены, работают процентов на двадцать, почки – воспалены, забиты соплями, еле работают, организм истощён голодом, и высушен, ибо пИсать очень больно, ну и печень говорит, что ещё пару-тройку часиков и она отказывается в таких условиях работать и поддерживать температуру под сорок. Так что вам – в больницу. Вот вообще срочно бегом прям счас».
Я – постояла, собирая мысли в кучу и сосредотачиваясь. Потом отодвинула плащ и изобразила руками, пытаясь отупевшим мозгом довнести громко думая… короче, я промаячила, что я – убила мента и меня ищут. Ну, мне, в общем, было уже пофиг. Я – уже ушла в следующую жизнь. А тело работало на привычках. На программах. На программе общения с дедом и учительницей.
Он – призадумался. Я – опять начала уплывать, но очнулась. От того, что меня повернули и в меня заглянули два красных – угольных! – глаза из-под чёрного капюшона.
Ну, диагноз выше – вы слышали, и состояние мозга можете представить. Так что мозг как-то машинально отметил, что, судя по идеальности