Говоря выше о спонтанной рединтеграции как условии волевых, и первичной как условии сложных восприятий, я, конечно, имею в виду, что реальная обусловленность принадлежит нервному организму, поддерживающему эти процессы, которые могут быть описаны только терминами, подразумевающими сознание. Термины «спонтанный» и «волевой», если бы их можно было взять в отрыве от импликации сознания, были бы тогда строго применимы к нейронным процессам, взятым сами по себе, если предположить, что мы можем знать их сами по себе или не прибегая к их обусловленному сознанию. Однако мое использование этих терминов может показаться многим странным, хотя я не впервые употребляю их в этом смысле. Обычно, как мне кажется, спонтанность отождествляют с волей. Это вытекает из распространенности традиционного представления о нематериальном агентстве в сознании; ведь предполагается, что это агентство (будучи на самом деле фикцией) действует спонтанно, proprio motu, или по своей собственной воле. Спонтанность и воля, отождествляемые таким образом, противопоставляются как предполагаемой пассивной восприимчивости со стороны нематериального субъекта, так и тем его действиям, которые, как предполагается, определяются ab extra, то есть физическими и механически действующими силами. Напротив, в моем употреблении этих терминов, которое, как мне кажется, оправдано анализом материи, приведенным в книге II, они не отождествляются, а противопоставляются; и любой процесс нервного организма, обеспечивающий рединтеграцию, до его модификации волей (которая также является действием нервного организма), называется спонтанным, несмотря на то, что его характер определяется главным образом предшествующими впечатлениями, которые обеспечивали чувственные представления.
Следующий момент, на который следует обратить внимание, состоит в том, что, начиная с основы спонтанной реинтеграции первичных представлений, необходимо последующее волевое усилие в форме внимания, включающего желание новых впечатлений, проливающих