Она говорит: «Чудо», я говорю: «Ложно-положительный результат».
И все же Люси жива, заверяет доктор. По его словам, она еще долго будет жить.
И хотя я не верю в чудеса, все же извлекаю из них единственный проблеск надежды, который только могу найти.
Второй шанс.
Это больше, чем я разделил с отцом.
Больше, чем я разделил с Эммой.
И точно больше, чем я заслуживаю…
Однако это все, что у меня есть.
Глава 3
Люси
Цветы.
Так много букетов разных оттенков.
В некотором роде я считаю, что спектр любви подобен цветовому спектру. Что такое любовь, как не распределение пигмента и чувств под рассеянным светом? Теплые и холодные, пастельные и темные оттенки. Огненно-малиновый напоминает полное страсти, кровоточащее сердце. Розовый подходит для сладких поцелуев, желтый олицетворяет дружбу, зеленый – зависть.
Бледный индиго соответствует леденящему одиночеству, когда рядом никого нет.
Я выдергиваю лепестки своих комнатных роз.
Любит.
Не любит.
Я понимаю, что мне не нужно срывать лепестки, чтобы узнать ответ. Он ясен, как божий день, и отдается эхом в пропасти его молчания.
Мама разворачивается, чтобы покинуть палату, но останавливается у василькового цвета ширмы. Схватившись за одну из шторок, она ее отодвигает.
– Завтра наступит, – говорит она с пеленой на глазах и хлипкой улыбкой. – Я буду рядом с тобой столько, сколько потребуется, дорогая.
Я выдавливаю из себя улыбку:
– Я подготовлю тебе комнату для гостей.
Комната для гостей когда-то принадлежала Эмме, и она еще не готова. В ней полно призраков. Обычно я сплю в бывшей комнате Кэла, но не в ту последнюю ночь в канун Рождества, когда я заснула с мокрыми от слез волосами и щеками, погружаясь в воспоминания о прекрасном прошлом.
– В доме бардак.
– Не переживай за это. Не переживай ни о чем, кроме своего выздоровления.
Грудь наполняется болезненным вздохом, руки и ноги начинает трясти. Я киваю, зажав между пальцами розовый лепесток.
– Ты говорила с ним?
Тема разговора сменилась так же резко, как и воспоминания о том белом рождественском утре: в одну минуту Кики нюхала снежный клочок травы, а в следующую я уже оказалась подключена к проводам, иглам и мониторам, лежа в одиночестве на больничной койке в полном недоумении.
Все случилось неожиданно. Как гром среди ясного неба.
Раньше я никогда не задумывалась над этой фразой. Гром среди ясного неба, синее море, серо-голубые грозовые облака. Сапфиры синие, как и синяки. Птицы, черника, цветы.
Незабудки.
Я срываю еще два розовых лепестка.
Забыл.
Не забыл.
Услышав тоску в моем голосе, мама поворачивается ко мне, убирая руки с занавески.
– С Кэллаханом все в порядке, дорогая. Он правда… пытается.
– Пытается?
В моем тоне вместо обвинения слышится недопонимание. Потерянность и метания.
Что это значит?
Он