– …моему любимому другу Джону Бичему, – зачитывал Эдвин Фосс монотонным голосом, – … я оставляю в память обо мне набор клюшек для гольфа.
Джон Бичем, мужчина преклонных лет в инвалидном кресле, удивленно заморгал глазами, и рассеянно оглянулся по сторонам, будто спрашивал у собравшихся правильно ли он расслышал.
В это время Дезмонд Амери внимательно наблюдал за реакцией каждого «счастливчика» и откровенно веселился.
– Моя дорогая подруга Мери Гилберт получает мою коллекцию курительных трубок… – продолжал Эдвин Фосс.
У Мери Гилберт при этом вытянулось лицо, и она удивленно прошептала своему соседу: «Я не переношу табачный дым!».
Так называемое «наследство», по большей части, представляло собой старую одежду, мебель и прочую ерунду. «Наследники» тщетно пытались стереть со своих лиц обиду, злость или разочарование.
– Этот старый козел даже с того света над нами насмехается, – сказал один из джентльменов шепотом, но достаточно громко, чтобы все услышали.
– … моему брату Амосу я оставляю весь свой гардероб… – тут не только Дезмонд, но и все собравшиеся громко прыснули, пытаясь сдержать смех. Всем было очевидно, что необъятных размеров Амос Амери, под которым трещал стул, никогда не влезет в гардероб, который ему оставил худощавый старший брат. Сам Амос в это время лишь плотнее сжал губы и чуть сильнее покраснел.
– … моему сыну Дезмонду Амери, я оставляю семейное имение Амери Холл и все, что в нём находится.
После этих слов Дезмонд издал нечто похожее на победный крик индейца, хлопнул в ладоши и с вызовом посмотрел в сторону своего дяди.
– Мистер Фосс, – перебил нотариуса Амос Амери, – это, наверное, ошибка. Мой брат был как всегда пьян, когда составлял завещание. Нельзя оставлять Амери Холл этому алкоголику и тунеядцу. Я думаю это можно как—то исправить…
– Эй, простите! Кого вы назвали алкоголиком? – возмутился Дезмонд, – попрошу не выражаться!
– Джентльмены! Это чтение завещания, а не раздача подарков. Оно было нотариально заверено лично мною, и я могу ручаться, что Френсис Амери не был в этот момент пьян и находился в здравом уме и твердой памяти. А теперь, если позволите, я продолжу…
– … а моей любимой и верной жене, – нотариус поправил очки на переносице, – моей любимой и верной жене Клариссе, которая была со мной на протяжении последних лет, я оставляю право распоряжаться моим прахом по своему усмотрению. Моему хорошему другу…
– Постойте! – перебила его Кларисса. Ее голос звучал на удивление твердо и резко, учитывая, что все время пока нотариус зачитывал завещание, она то и дело всхлипывала и подносила платочек к глазам, – это все?!
– Что вы имеете в виду? – в замешательстве осведомился нотариус.
– Вы хотите сказать, что все, что мне оставил этот… мой… муж… – казалось, каждое слово давалось ей с трудом, –