– Да я так тут все один уберу, пока ты возиться будешь. Помощник, лять! – и смех, к которому я присоединяюсь, чтобы не допустить обиду вглубь.
– Нет, ну так подойди и помоги мне, – бросаю операции со столом и призывно разворачиваюсь. Он выдвигается в мою сторону, пробурчав что-то неразборчивое под нос.
– Смотри, – и первым делом смахивает со стола крошки, – потом берешь эту часть. Видишь? – Да. – Вот, и двигаешь на себя вот так, а потом вбок. Все, можно заносить.
В его объяснениях я ничего для себя не понял, но передо мной вместо стола появилась прямоугольная деревянная и с ножками конструкция, сбоку которой замысловатым образом была прикреплена столешница, бывшая раньше сверху, на секунду среди нас возникла пауза, занятая созерцанием этого мужского творения, в глазах создавшего – почти шедевра.
– И куда ее нести? – я говорю это смиренно, своим обычным голосом, выключив свой кликаианский режим поведения.
– Где громилу брали помнишь? Вот туда и неси.
И вся наша следующая работа, следующие 30 минут строится на этих простых, туда-сюда движениях, и каждый раз, оказываясь на веранде, я делаю глубокий вдох, чтобы насладиться вкусом вечернего уличного воздуха, и пару раз озадаченно нахожу за закрытыми глазами правильной формой каре, темные Катины волосы, и тот запах, который раньше искал, сейчас как будто оседает в верхних частях полости носа, на рецепторах, эпителии, зажимаю, двигаю, сморкаюсь им – пытаюсь сбросить с себя эту кажущуюся ненужной иллюзию, но частицы ее никуда не деваются и каждый вздох теперь рождает из короткого промежутка памяти слайд с ней, на которые мое сознание, как в кинотеатре, заняв центральное (и единственное здесь) место, алчуще смотрит, что разрушает гладкость моих движений, делает их ход прерывистым, а меня подозрительным для внешнего наблюдателя (а ведь за сегодня я уже несколько раз позволяю себе такое, неужели прошлые редкие эпизоды этой оторванности от реальности были симптомами