– Приношу вам глубокую признательность за высокое доверие, в силах которого вам угодно было возвести меня на почтенный и ответственный пост.
Далее пошло о незыблемой и непоколебимой преданности Венценосному Вождю и об огромном труде во имя блага и счастья родины, за чем тянулись гирлянды из «браво», «верно» и серпантин рукоплесканий.
– Ух, хорошо мы начали, а, Родион Дмитриевич? – когда же всё смолкло, Скворцовская рука опустилась Зайковскому на плечо. – Вы на следующем заседании не робейте, главное, с этими шпиками построже надо. Без всяких цирлих-манирлих.
– Понимаю, – вяло улыбаясь, проблеял Зайковский. – Вы меня ещё услышите.
На выходе из зала столкнулся с маячившим субъектом, кажется, из «Союза русского народа». Едва задел, благо, такой же приземистый попался.
– Извините, – тихо сказал Зайковский, на что русоватый и лысоватый субчик взъерепенился:
– Вам в первый день не хватило перцу? – окрысился, расширяя далеко посаженные глаза.
– Так вы же сами ретировались, – пытаясь сохранить равнодушное лицо, ответил Зайковский, радуясь удачному туше.
Случайная, казалось бы, склока, но, спускаясь по ступеням, всё ощущал, будто взглядом ощупывал его плечи этот злой депутатишка.
Вернувшись к себе, пил капли, читал немного Гурнэ, исколотый пережитым, как акупунктурой. «Ну, написал «Родзянко», вот и все твои дела. Молодец, депутат Зайковский!»
Без пяти восемь в дверь позвонили. Зайковский лишь сейчас вспомнил о своих меценатских делах и переписке с тем проворным еврейчиком.
Родион Дмитриевич любил синематограф. Он ухахатывался с люмьеровского политого поливальщика, подрагивал на леденящих душу «Рентгеновских лучах», затая дыхание, переживал любовные страсти Мэри Пикфорд. В иллюзионе любил сидеть в центре, закинув ногу на ногу и посасывая ландрин. На комедии и драмы ходил в «Сатурн», а когда желалось изысков, разыскивал подвальные сеансы молодых дарований, коим потом душевно выписывал чеки на новые творения. Так судьба и свела его с Яковом Геллером.
Между тем звонок повторился, и Зайковский, вскочив с софы и оправив галстук, велел впустить. Горничная провела в гостиную улыбчивого Геллера в синем костюме и неизвестную Зайковскому мисс. Девушка была препрелестнейшая, чёрненькая, с немного раскосыми бархатными глазами и замечательным круглым носиком. Персиковый шёлк мыльно переливался на её стройном теле, на руках сверкали от газовых рожков многочисленные кольца. Зайковский не смог – вновь заробел.
– Родион Дмитриевич, очень рад, – непринуждённо начал, тем временем, Геллер. – Позвольте представить мою спутницу и приму нашей фильмы – Евгению Константиновну. Вам, наверное, знаком её отец, профессор Зинкевич…
Но Зайковский его не слушал. Приблизился к Евгении и коротко поцеловал её тонкую ладонь, пахнущую розовым маслом.
Из нутра не лезло ни единой формальности, и Зайковский бы погиб, не заговори прекрасная мисс легко и быстро:
– Вас