– Да, мадам, я нарочно пораньше ушел из мастерской, чтобы зайти к вам и пожелать счастливого Нового года… Вам, детям и хозяину… месье Робену, в общем!
Ее бросило в дрожь. Красивое лицо, осунувшееся от страданий, побледнело еще сильнее, взгляд обернулся к большому портрету в золоченой раме, который выглядел разительно неуместно на фоне голых стен мансарды, среди разрозненной мебели, оставшейся от былой благополучной жизни.
Перед портретом молодого мужчины в расцвете лет с тонкими каштановыми усами, лучистым взглядом и энергичным незаурядным лицом в стакане воды стоял крохотный букетик анютиных глазок, невозможная редкость в это время года.
При виде такого трогательного подарка парижского рабочего своему благодетелю, этого свидетельства деликатной сердечности простого ремесленника, на ее глаза навернулись слезы, а горло сдавило с трудом сдерживаемое рыдание.
Дети, увидев мать в слезах, тоже тихо заплакали, стоя перед портретом отца. Обычно дети в нежном возрасте громко выражают свою боль. Безмолвные слезы этих четверых малышей производили душераздирающее впечатление.
Было ясно, что они так же привыкли горевать, как другие дети их возраста – смеяться.
Между тем это был первый день нового года. В роскошных магазинах и скромных лавочках торговцев игрушками торговля шла нарасхват. Париж праздновал, переливаясь огнями, из окон особняков и мансард разносились взрывы смеха. Дети осужденного рыдали.
О нет, они не просили игрушек. Они уже давно были лишены этой радости первых лет жизни и научились без нее обходиться. Да и позволено ли радоваться детям изгнанника? Какое им дело было до мрачного и безнадежного года, что только что завершился, как и до нового, что не сулил ничего, кроме отчаяния?
Мать вытерла слезы и, запросто протянув руку рабочему, сказала ему:
– Спасибо! Благодарю вас от его имени и от меня!
– Что ж, мадам, есть ли какие-нибудь новости? – спросил тот.
– Пока ничего. И наши сбережения на исходе. Работа дает мне все меньше. Молодая англичанка, которая брала у меня уроки французского, заболела и уезжает на юг. Скоро я смогу зарабатывать только вышивкой, а от нее так болят глаза.
– О, мадам, вы забываете обо мне! Я могу работать сверхурочно. И потом, зима когда-нибудь закончится.
– Нет, мой дорогой Николя, я ничего не забыла, ни вашей доброты, ни вашей самоотверженности, ни вашей любви к моим мальчикам, но я не могу ничего от вас принимать.
– О, это самое малое, что я могу для вас сделать. Разве патрон не позаботился обо мне, когда мой отец погиб при взрыве машины? Кто обеспечил куском хлеба мою больную мать? Кому я должен быть благодарен за то, что старушка оставила этот мир со спокойным сердцем? Только вам и ему! Так что, мадам, мы одна семья.
– И поэтому вы хотите умереть на работе, в то время как сами едва сводите концы с концами?
– Мадам,