– Я не замужем, – поджимаю я губы, – стала бы я с тобой спать, если бы была замужем… – и тихо себе под нос добавляю, – и одна по лесу шляться…
– Стала бы, – уверенно кивает он, – поверь мне.
– Чушь.
– Нет. Ты вчера даже имени моего не спросила, а терлась так, что даже у мертвого встало бы.
– Да я… Да я… – от гнева, от того, что прав он, скотина, во всем прав, теряются слова и становится невероятно горько и обидно. – Да я просто испугалась! Я не хотела ничего! Замерзла! Тепла иска… ла…
Последний слог я договариваю уже прямо в лицо внезапно оказавшемуся рядом, буквально передо мной на коленях, Юре.
Как это он так быстро? Какой… стремительный…
От шока, гнева и неожиданности раскрываю рот, поднимаю руки, чтоб оттолкнуть, но он перехватывает их, легко отводит вниз, а сам подается вперед, заставляя меня отклониться на спинку стула, вжаться в нее.
В шоке смотрю в его глаза, светлые, острые, бешеные прямо. Звериные.
– Не ври, Не-Маша Фролова, – шепчет он мне в губы, и от его слов становится горячо и больно в груди, – ты хотела. И я хотел. Так что нечего тут невинную жертву врубать и дурочку играть. Мне этого дерьма хватает и без того в жизни. А сюда я приезжаю, чтоб отдохнуть от всего, не видеть, не думать… Здесь чисто, Не-Маша Фролова, здесь все реакции естественны. И твоя на меня, и моя на тебя. Я тебя хочу. Ты это видишь. И ты меня хочешь. Прямо сейчас.
– Нет… – бессильно шепчу я, неловко дергая руками, скованными его железными пальцами, – нет…
– Да, Не-Маша Фролова…
Он резко подается вперед, буквально заставляя меня раскрыть рот и принять его поцелуй. Секунда-другая борьбы… И я сдаюсь.
Просто и глупо сдаюсь его напору.
Жадные губы на моих обжигают снова, с ума сводят. Невольно выгибаюсь, потираясь грудью с острыми, возбужденными сосками, и он грубовато стонет мне в рот. Отрывается, тяжело дыша, резко дергает полы рубашки, добираясь до моего тела.
Замирает на секунду, жадно рассматривая отрывшийся ему вид, выдыхает:
– Офигенная просто… Слов нет… Где же ты бегала все это время?
– Я-а-а… Я-а-а… – задыхаясь, пытаюсь набрать достаточно воздуха, чтоб сказать ему все, что о нем думаю, но не успеваю.
Юра наклоняется, прихватывает губами мой сосок, и тело тут же прошивает такая острая искра кайфа, что все слова теряются. Полностью.
Только дурман, привычный мой спутник наших с ним игр, остается и наползает все гуще и гуще.
В этом дурмане я ощущаю, как горячие губы по очереди прихватывают одни из самых чувствительных, оказывается, участков моего тела, опытно очень, грубовато, царапуче, но от этого еще слаще, еще острее, и поясница, похоже, сама гнется, чтоб к нему, чтоб ближе и ближе, максимально близко!
– Ну во-о-от… – он отрывается от моей груди, только губами, потому что ладони жадно мнут податливую плоть, ласкают. Уже обе