«Я теперь и пахнуть стану как варвар, – думал Алекс, провожая глазами убегавшую к озеру девушку. – Видела бы меня Джун».
Мысль о Джун вернула его к предательству друга и ему пришлось напрячься, отгоняя страшные мысли как можно дальше от и без того фиговой реальности. Он стал думать о близнецах и сделал не очень радостный для себя вывод: объект Y, забрав ребёнка, по какой-то причине их бросил. Но тут же другая, приятная мысль заставила его улыбнуться: «Я ей небезразличен если она выбрала меня, а не его».
Алёнка болела о брате. Стоя на берегу, она смотрела на волны и пыталась представить Кирилла, в эту самую минуту переплывавшего нелюбезное Лютое. Правда, Кирилл был опытным рыбаком и не раз плавал в лодчонке один в непогоду. И всё же…
«Пресвятая Богородице, моли Бога о нём».
Пока готовилась каша, Алёнка сходила в лес и вернулась оттуда с мокрой тряпицей и свёрнутой наподобие бинта полоской ткани, причём, рубаха её укоротила ещё на четверть локтя.
– Лечить тебя буду, – сказала она, присаживаясь возле Алекса и указывая на его ногу.
Юноша согласно кивнул. Забота без выгоды для себя вызывала в нём уважение и редкое в их прагматичном мире чувство благодарности. Он даже вспомнил слово, употребляемое до Эры Зверя к таким, как она, объектам: «девушка». В Доме Развития им рассказывали, что раньше люди делили себя на мужчин и женщин, что вело к разделению и разрозненности в обществе. С приходом Зверя, разделять людей по половому признаку прекрати и стали именовать их просто: объектами до двадцати одного года и субъектами – после. Глядя как она сосредоточенно колдует над его раной, как грамотно накладывает повязку, он подумал о том, что, знай она столько же, сколько он, из неё вышел бы прекрасный врач.
– До вечера стерпит, – поднимаясь от раненого, сказала Алёнка. – Доберёмся до Озерков, Елена по-умному обработает, а пока, живая водица убережёт рану от воспаления.
Меж тем, погода стремительно портилась. Ветер сменил направление и дул уже с севера, собирая над местом тяжёлые, низкие тучи. Стал накрапывать дождик. Алекс плотнее укутался в шубу и осторожно, так, чтобы не разбередить рану, подполз вплотную к бурлящему котелку.
Старую повязку Алёнка сожгла и сразу же убежала мыть руки; вернувшись, девушка помешала кашу, достала котомку и вынула из неё завёрнутый в полотенце ржаник.
«Kasha sgotovilas budem trapeznicht», – не имеющие для Алекса смысла слова, из девичьих уст, как и запах от чёрного хлеба, ласкали ноздри и слух.
Сызмальства им твердили, что еда – это роскошь, что перенаселение довело планету до истощения, и что единственный выход – это переход на пищу из насекомых и синтетическую бурду, безвкусную, но полезную для организма.
– Это тебе, – девушка протянула парню пол хлеба. – Ты, покамест, погодь его есть, я каши тебе наложу.
Алекс взял