«Не могу знать, ваше благородие – смиренно ответил я – вам, конечно же, виднее. Мне кажется, лошадь околела от общего непереносимого ужаса бытия».
Бутошник хмыкнул и на всякий случай пошевелил алебардой неподвижную лошадь. Покачал головой, прикидывая что-то.
«Как ты думаешь, приятель – поинтересовался он вполне дружелюбно – поместится ли задняя нога у меня в будке?»
«Не знаю – честно ответил я – надобно померить».
Становилось зябко.
«Скоро вода доберется и до сих сокровенных мест» – произнес бутошник.
Он снова посмотрел на меня.
«Доберется» – подтвердил я.
Бутошник помолчал какое-то время.
«Нет, братец, ты скорее похож на медузу – умозаключил ночной страж, разглядывая меня так и эдак – медуза и есмь».
«Чего вы хотите – возразил я – Никакая я не медуза. Я – Вячеслав Самсонович, небесный начертатель. Просто я пришел с того берега».
«Ах вон оно что. Пришел. Значит. Начертатель. С того берега. Там, поди, все утопло» – рассудил сообразительный бутошник, понимающе кивнул головой и законопатил вторую, еще пока вакантную ноздрю, шириной в железнодорожный туннель.
«Табак «Отставной» – успел прочитать я на слегка исковерканной и скомканной пачке, прежде чем она исчезла в глубоком безразмерном кармане.
«Табак «Отставной» – отрекомендовал бутошник – табак «Отставной» – всегда со мной».
И он крякнул от физического удовольствия. Лучшего друга, чем солдатский неласковый табачок, тяжелый и веский, как пушечное ядро, в жуткий ночной час и не придумаешь.
«Там, поди, не только все утопло, но и сгорело – заметил бутошник – вон и Песочки полыхают, и Слоновый двор занимается. Уж не твоих ли рук дело, братец?»
«Что за глупости – ответил я – мои руки постоянно заняты карандашами и чернилами. Да и Слоновий двор для меня в некотором смысле священен».
«А за каким чертом ты приперся на Выборгскую сторону, Вячеслав Самсонович? – забеспокоился вдруг бутошник – и снова сердито насупился, а табак «Отставной» с любопытством выглянул из его разгоряченных ноздрей – какого лешего ты здесь забыл?»
«Я иду на Батискафную улицу – ответил я – чтобы найти безымянного капитана».
«Батискафную улицу упразднили, а безымянного капитана повесили на Сенной площади – провозгласил бутошник, сердито вращая глазами – вверх ногами повесили. Да ты, я гляжу, такой же смутьян, как и он».
Ну, это все враки, наверное. Это уж слишком. На Сенной площади вот уж три года, как никого не вешают. Тем более вверх ногами. По крайней мере, я никого там не видел. Хотя, как известно, я немного подслеповат. В любом случае, мне надобно торопиться.
Я должен, должен спешить на Батискафную, господа мои хорошие, пока ненасытная вода не пожаловала и туда в скором времени.
«Постой здесь – сказал бутошник – и никуда не уходи. Я сейчас вызову подмогу».
Он