Осторожно, альфонсы, или Ошибки красивых женщин. Юлия Шилова

жили в счастливом браке много лет и заразились от собственных мужей. Причем больше половины из них не знали никаких иных мужчин, кроме мужа. Вышли замуж в восемнадцать, вырастили детей, нянчили внуков, берегли домашний очаг, встречая мужа с работы вкусным борщом и котлетами, а в один самый обычный день почувствовали себя плохо, пошли по врачам и узнали, что заражены ВИЧ. Все они смотрели на меня ничего не понимающим взглядом и говорили одну и ту же фразу: «Я была уверена на сто процентов, что мой муж мне был всегда верен. Он и с работы вовремя приходил, когда успел-то? И на женщин-то уже давно не смотрел… Мне казалось, что они его даже и не интересовали». Я смотрела на этих жен и чувствовала сильную душевную боль. Среди этих несчастных были и двадцатилетние девушки, и сорокалетние женщины, и те, которым уже было за пятьдесят. Все они надеялись на мужскую верность и были полностью уверены в своих мужьях. Глядя на них, я поняла, что в этой жизни вообще ни на кого нельзя полагаться. Вернее, можно, но только на одного-единственного человека – это на саму себя. И ведь про этих жен нигде не пишут, а их много. Пишут про наркоманов, гомосексуалистов, проституток, но только не про порядочных женщин.

      Мне уже давно никто не подает своей руки. У нас народ какой-то странный. Верит в различные мифы. Некоторые до сих пор думают, что заразиться можно через рукопожатие. А может быть, они просто мной брезгуют? С такими, как я, не хотят работать в одном офисе, общаться, да и вообще находиться рядом. Точно так же и в тюрьме. Когда я сидела в общей камере, все смотрели на меня, как на живой труп, и пытались надо мной издеваться. Странные, жестокие люди… Надо мной и так уже издевается судьба. Куда же издеваться надо мной еще больше? Тогда у меня начались настоящие истерики и приступы сумасшествия. Я никогда и никому не позволяла над собой глумиться и не могла позволить это в тюрьме. Меня стали бояться не только потому, что я больна, а еще и потому, что у меня не в порядке психика. Я и добилась того, чего хотела: я стремилась в одиночную камеру, и я в нее попала. Мне не нужно было общение, я устала постоянно быть начеку, выслушивать чьи-то насмешки и всем объяснять, кто меня заразил. Я не хочу, чтобы ко мне лезли в душу, потому что моя душа уже давно ото всех закрыта.

      Когда мне становится совсем плохо и я понимаю, что я потихоньку схожу с ума, я вою белугой, катаюсь по полу камеры и рву на себе оставшиеся волосы. Тогда меня сажают в «стакан», и после четырех часов, проведенных в нем, истерика проходит и начинаются приступы удушья, потому что там катастрофически не хватает воздуха. Для тех, кто не знает, «стакан» – это совсем маленькое помещение. В нем нет окон и можно только стоять, потому что присесть там практически невозможно. А еще в нем почти нет воздуха. Когда над заключенными хотят поиздеваться, то кидают в «стакан» сразу двух человек. Ты стоишь, прислонившись к телу другого, не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой и жадно глотаешь воздух. В «стакане» мне всегда кажется, что я уже умираю. Со стороны я, наверно, похожа на рыбу, которую прибой