Лучше всего хранить эти милые сердцу детали в своём борющемся за выживание мозгу. Иначе наложение двух матриц – идеальной и реальной – разрушит то, что дорого именно как впечатление детства, как послевкусие счастья.
Но ведь первые дни не разрушили ничего. Что изменилось? Кажется, я понимаю. Я начинаю разрушаться под воздействием болезни, и во мне начинают ослабевать идеальные матрицы. Они могут разрушиться под натиском матриц реальных. Вот он: конфликт умозрительного и осязаемого. Между прочим, в парке сильно пахло хлоркой из общественного туалета, когда я там гулял в первый день своего приезда. Странно, что я только сейчас об этом вспомнил.
Ну что ж теперь мне – сидеть в номере гостиницы и больше не выходить из-за конфликта идеального и реального?
Не знаю. Посижу, буду слушать музыку по радиоприёмнику.
День шестой.
Кажется, я теперь понимаю Георгия Михайловича, моего лечащего врача: он счёл, что эта поездка поможет мне излечиться. Если и поможет, то только с помощью шоковой терапии: я понимаю, что у меня начинают отбирать счастливые воспоминания детства. Сегодня днём после завтрака в буфете (гадкие сардельки!) я вышел в парк. Запил таблетку минералкой. Купил газету. Но читать не хотелось. Я вдруг ощутил себя совсем больным. У меня помутилось в глазах, и я, видимо, завалился боком на скамейку. Очнулся от похлопывания по щекам. Женщина в белом платье спросила:
– Что с вами? Вам плохо?
– Простите, – ответил я ей, – я сегодня ночью плохо спал, меня разморило.
– Дайте-ка руку, – не унималась она, присела рядом, взяла меня за руку и нащупала пульс. – У вас тахикардия. Я врач. Возьмите валидол.
Она перегнула серебристую упаковку, и из неё проклюнулась таблетка. Пришлось взять. Вязкий мятный вкус.
– Пахибо, – языку мешал валидол.
Женщина сидела по-прежнему рядом на скамейке, заботливо глядя на меня.
Ну вот, мало мне, ещё и тахикардия. Совсем физический носитель – тело моё – разрушается. Носитель чего: духа или души? Поди знай… У кого спросишь?
– Ну вот и хорошо, щёки у вас порозовели. Дайте-ка ещё раз руку. Намного лучше… Пойду я, пожалуй. Будьте здоровы.
Женщина ушла. Это была красивая и добрая женщина, примерно моих лет.
Возможно, мы когда-то учились с ней в одном классе. Но не узнали друг друга. Возможно, это была Валентина, которую я когда-то пеленал в полотенце на берегу речки, чтобы, спрятавшись в этом коконе, она могла бы снять мокрый купальник и надеть платье прямо на голое тело… Впрочем, нет, это не она, не Валентина. Валентину я бы непременно узнал.
Да, это была не Валентина. Но пусть и эту женщину зовут Валентиной. Так мне хочется. Я решил мысленно так её называть.
Таблетка мне сегодня показалась почему-то горькой. Может быть, после сладкого чая в буфете гостиницы?
Звезды