– Проверим адрес Лорана Брака и сообщим печальную новость его вдове, если она и правда существует. Посмотрим, что нам даст этот визит.
Сеньон тяжело вздохнул. Он очень не любил сообщать о смерти.
Всякий раз ему казалось, что он становится ее посланником.
9
Уже в раннем детстве он был таким легким, что едва не взлетал, бегая под горячим и резким дыханием хамсина, возвещавшего весну. Он был и сыном земли – весь грязный, одежда в колючках, ногти черные от лазанья по скалам или копания в норах грызунов, с которыми можно было бы поиграть. Но прежде всего он был сыном огня: его зачаровывал сладострастный, ненасытный танец пламени. Мать часто рассказывала ему, что еще младенцем он питал едва ли не мистическую любовь к углям и дыму. Когда он рыдал и не мог успокоиться, утешить его могло лишь пламя, насквозь, до самого пепла прогрызающее свою деревянную кость.
Таким он родился, сын воздуха, земли и огня.
И в то же время – нежный, отзывчивый мальчик, что бессонную ночь напролет утешал пастушонка, которого пугали стенания степной рыси или беспокойное уханье совы. Мальчик, готовый отдать свой обед голодной девочке, которую наказал отец-тиран. Единственный ребенок, привязанный к матери, послушный и верный отцу.
Но порой и дьяволенок, который решительно топил соседского щенка, потому что сосед оскорбил его семью, или сыпал толченое стекло однокласснику в бутылку с водой, поскольку ненавидел его безо всякой причины – просто потому, что тот хорошо учился, и это его злило.
За все это мать прозвала его Джинном.
Дух ветра, песка и огня, то добрый гений, то сам дьявол. Джинн был всем сразу.
«Огонь успокаивает тебя, сын мой, потому что он – твоя стихия, – говорила мать. – Ты рос в моем чреве, моя плоть кормила тебя, но сотворил тебя огонь. Бог создал людей мягкими и хрупкими, потому что он взял глину, но ты сделан из пламени, из огня без дыма. Об этом написано в Священной книге: так рождаются джинны. И ты мой маленький джинн».
Мать была холстом, на котором огонь своей кистью нарисовал его рождение, а что же сделал отец? Всякий раз, когда Джинн, снова и снова слушая рассказ о своем появлении на свет, задавал матери этот вопрос, она ерошила ему волосы и, весело глядя на него, заговорщицким тоном шептала одни и те же слова: «Отец вложил в тебя душу, сын мой, таково отцовское предназначение».
Джинн вырос со своим тайным именем, которое нежно любил, с этим детским сокровищем, которое лелеял, пока рос, пока переезжал сначала на юг страны, в Сайду, потом, уже подростком, в Харет-Хрейк, южный пригород Бейрута. Всякий раз, покидая свой дом, друзей, привычную жизнь, всякий раз, когда нужно было все строить заново, Джинн знал, что унес с собой главное: свою историю, свою уникальность.
Немного повзрослев, он все четко разложил по полочкам. Да, на самом деле он не джинн, но его грела мысль, что глубоко внутри он иной, что в нем есть особая, волшебная сила, которой