к идее с воодушевлением, но я знал, что это ненадолго и уже через час она начнёт ныть и отлынивать. К этому времени Заноза уже помогла Льду мыть картошку (её терпения хватило на полторы штуки), попыталась обработать раны Булочки вместе с Врачом, но лишь отвлекала собаку игрой, и, наконец, встала у меня над душой. «Вода слишком холодная», «возьми ведро побольше», «три усерднее» – её слова зудели у меня над головой похлеще надоедливых мух. Я молился, чтобы Эй поскорее надоела игра в прачечную. Но она не отлипала. Даже сбегала ко Льду и с трудом притащила кастрюлищу кипящей воды, а потом выплеснула в кадушку, чуть не обварив себе ноги. Я сухо поблагодарил и продолжил полоскать вещи. Видимо, это было моей ошибкой. Удели я Занозе чуть больше внимания, возможно, она бы отстала от меня и принялась снова одолевать Льда. Но я не сильно люблю общаться, особенно когда занят делом. И… буквально через секунду Эй уселась в кадушку для стирки, не раздеваясь, заявив, что как раз помоется и постирается. И попросила её тоже хорошенько прополоскать. Честно говоря, сначала я растерялся, чем привёл Эй в безумный восторг. Она начала молотить по воде руками, а потом в меня брызгаться. Тогда я решительно взял ведро с чистой водой и вылил ей на голову. Эй завизжала, словно кошка, которой наступили на хвост. Я и забыл, что вода была ледяной. Вернее, меня-то это никогда не беспокоило. На этот дикий вопль прибежали все: Врач, Булочка, Лёд. Последний вскричал: «Ты хотел её утопить?» – и обвиняюще ткнул в меня алюминиевой ложкой. «Сама попросила её отмыть». – Я пожал плечами и отошёл от Эй. «Да мало ли что она просит!» – Лёд рывком выволок Эй из кадушки, а потом прошипел: «Выйдите все отсюда». Мы с Врачом и Булочкой гуськом вернулись в жилой вагон. Дверь за нами громко захлопнулась. Ну подумаешь, холодная вода. Я всегда такой моюсь и не ору. Я вспомнил обомлевшее лицо мокрой и притихшей Эй. Она ведь не предполагала, что я подключусь к её игре, изображая заботливую банщицу? На что вообще был расчёт? Хотя, вероятно, её стратегия была направлена на кого-то другого. Минут через десять в вагон вошёл Лёд, неся на руках Эй, закутанную по самую шею в тряпьё. Он устроил её у печки, принёс её вещи и развесил под потолком на верёвке. А после бросил мне: «Иди, достирывай». Я кивнул. Закончив с делами, я вернулся к своим спутникам. Они молча хлебали вонючее варево. Без особого энтузиазма я присоединился. «Завтра утром едем дальше», – объявил Лёд. Никто не ответил. Я лишь покрутил в миске морковь, которая с одной стороны была сырой, а с другой – переваренной. В путь так в путь. Мне всё равно не нравится эта пустая деревня. Лишь одна мысль мне не давала покоя: «Почему дед, собирающий кости мертвецов, оставил гнить посреди комнаты хозяина книг? Или же в мешке было что-то другое? Зря я не проверил». Вслух я решил сказать:
– Я всё думаю, почему этот старик жил один и как он умудрился запасти столько еды?
– А я знаю, – оживилась Эй. – Он мне сам сказал. Ещё прошлым летом в деревне было пять жителей. Дед, его жена, их соседка и два мужика. Они возделывали огороды, собирали
