Вся затея с сербской экспедицией, встреченная в России без всякого энтузиазма, становится понятной лишь в связи с теми опасениями за возможность серьезного дальнейшего участия России в войне, которые были вызваны как в Лондоне, так и в Париже состоянием ее вооружения, которое в тот момент и в Лондоне и в Париже считалось более катастрофическим, чем оно было тогда на самом деле. Ллойд Джордж и Черчилль – характеризовавший Россию несколько позднее, но еще до макензеновского прорыва, в наброске письма к Грэю как «силу надломленную, поскольку мы ей не придем на помощь, не имеющую другого выхода, как стать изменницей (по отношению к «союзникам»), и не могущей сделать и этого»[47], – сошлись в «мысли о необходимости бросить на чашу весов свежие силы балканских государств, не останавливаясь перед опасениями русских правящих кругов относительно видов Греции и Болгарии на область Проливов и на Константинополь. «В первую очередь, – говорит Корбетт в своей истории морской войны 1914–1918 гг., – идея послать войска в восточную часть Средиземного моря преследовала цель спасти Сербию и во вторую очередь – обеспечить флот у Дарданелл десантным отрядом»[48]. Две дивизии, намеченные для этой цели Англией и Францией, были, очевидно, недостаточны ни для той, ни для другой цели, ни тем более для обеих вместе. Расчет мог заключаться и заключался лишь в «нравственном воздействии», в частности, на Грецию, с которой Грэй начал неофициальные переговоры еще до первого выступления Ллойд Джорджа перед союзниками, а именно 23/10 января.
6. Переговоры Англии с Грецией об участии в «операции». Первый протест Сазонова
Положение Грэя было трудное. «Он пуще всего заботился о том, чтобы не вызвать греческого предприятия против Константинополя, дабы не оскорбить России», – говорит о нем равнодушный к этой заботе Черчилль[49]. А вместе с тем он понимал, что вопрос о привлечении на сторону союзников Болгарии, неразрешимый без улажения болгарского конфликта с Сербией и Грецией, имел очень большое значение для всего положения дел на Балканах.
Исходя