Приказ был выполнен полностью. Акронд же снял с себя заражённую одежду, сжег её, и также обтёрся уксусом. Пахло от него теперь немилосердно, но приходилось терпеть, ведь всё равно не было выбора.
***
Мулы не спеша семенили по пустынной, каменистой дороге. И хотя их спины были отягощены грузом и незнакомцами, купившими их на торге, всё же животные по-своему были этому рады. Вместо прелого сена им сегодня перепал ячмень, и животы больше не сводило от голода.
– Беги быстрее, красавец! – сказал по- коптски олин из незнакомцев, погладив большую голову своего мула.
– Думаешь, он понимает по -коптски? Мы же купили его у арабов? – спросил один из путников другого.
– Каждая божья тварь понимает доброту, – изрёк первый.
Третий же, болезненно худой человек, только поглядел на обоих глубоко посаженными голубыми глазами. Он ничего пока не говорил, не вмешиваясь в разговор, будто впитывая в себя произнесённые слова. Дорога вилась и вилась между гор и холмов.
Они разминулись с прошедшим караваном сирийских торговцев, поприветствовавших бродячих монахов. И трое христиан подошли под благословение, и самый высокий иерей перекрестил путников. Читал молитву священник громко, не запинаясь, на хорошем арамейском языке. Даже арабы-мусульмане слушали это, и не мешали. Наконец, караван отправился дальше, а монахи остались здесь и разбили место для ночлега. Двигались быстро, однако и отдохнуть было необходимо.
Палатка заняла своё место, и небольшой костерок согревал воду в котле. Монахи уселись рядом, и высокий священник неспешно вращал рукоять ручной мельницы, иногда бросая внутрь коричневые зёрна. Монах – копт выудил из вьюка турку, затем и лист железа, и принялся священнодействовать. Вскоре аромат свежезаваренного кофе порадовал трёх усталых людей. Ужин вышел весьма нехитрым- похлёбка, сухари и бодрящий напиток, что бы укрепить силы. Монахи были молчаливы, ни до, ни после трапезы не произнесли ни слова, но и на молитву, как видно, сил у них не было тоже. Просто путники улеглись спать, и один из них, по очереди, берёг покой своих товарищей. И обший скарб, и что важнее- четырёх мулов.
Последним, уже под утро, заступил на охрану высокий и худой монах. Было холодно, и он укутался в суконное одеяло. Но, что странно, рядом с собой человек положил продолговатый футляр. Он не подходил ни для требника, ни для библии. Потрескивал костерок, почти не давая тепла, на небе потихоньку угасали звёзды, а на востоке уже занималась заря. Лишь луна оставалась недвижимой, ярко освещая землю.
Человек не спеша хворостиной поворачивал угли костра, стараясь сберечь еду пламени. Дело увлекало монаха, но чуткий слух уловил шорох камней рядом. Он подтянул коробку к себе поближе. Ночной страж не кричал, и не думал о бегстве. Из-за камня неспешно показались двое