(в дверях)
…А дождик перестал…
(выходит за ним)
Жемчужный щит сияет над туманом.
В комнате остается один Роберт.
Эй, милые…
Пауза. Колвил возвращается.
Да… братья… грех какой!
Ты что сказал?!
Я – так, я – сам с собой.
Охота же болтать тебе с болваном!..
Да с кем же мне? Одни мы с вами тут…
Где дочь твоя?
Над ней давно цветут
сны легкие…
(задумчиво)
Когда бы с бурей вольной
меня в ночи сам бес не обвенчал, —
женился б я на Сильвии…
Довольно
и бури с вас.
Ты лучше бы молчал.
Я не с тобой беседую.
А с кем же?
Не с тем же ли болваном, с кем и я
сейчас болтал?
Не горячись. Не съем же
я Сильвии, – хоть, впрочем, дочь твоя
по вкусу мне приходится…
Возможно…
Да замолчи! Иль думаешь, ничтожный,
что женщину любить я не могу?
Как знаешь ты: быть может, берегу
в сокровищнице сердца камень нежный,
впитавший небеса? Как знаешь ты:
быть может, спят тончайшие цветы
на тихом дне под влагою мятежной?
Быть может, белой молнией немой
гроза любви далекая тревожит
мою удушливую ночь? Быть может…
(перебивает)
Вот мой совет: вернитесь‐ка домой,
как блудный сын, покайтесь, и отрада
спокойная взойдет в душе у вас…
А Сильвию мою смущать не надо,
не надо… слышите!
Я как‐то раз
простил тебе, что ты меня богаче
случайно был… теперь же за совет
твой дерзостный, за этот лай собачий
убью тебя!
Да что‐то пистолет
огромный ваш не страшен мне сегодня!
Убийца – ты, а я, прости, не сводня,
не продаю я дочери своей…
Мне дела нет до этой куклы бледной,
но ты умрешь!
Стреляй же, гад, скорей!