И была права. Я не думал ни о чем подобном, но к чему-то этот ключ должен был подойти.
– Завтра в семь утра я вылетаю в Мальмё из Броммы[4]. Времени не так много, но… могу я пригласить вас на бокал вина перед сном?
– Только не от рок-певца, – строго предупредил я.
Она рассмеялась, совершенно очаровательно, и вскоре мы снова сидели в баре отеля «Англе», и Ульрика ничего не имела против, когда я заказал двойной мохито и терпкую, вонючую граппу, между тем как сама она предпочла бокал белого вина, уже не помню, какого сорта, но точно не от рок-певца.
– Вы не слишком-то ему верны, – заметил я.
Она пожала плечами:
– Честно говоря… то вино нужно было продать. Сама я обычно пью что подешевле.
Потом заиграла ненавязчивая мелодия, и я в очередной раз представил себе диск-жокея, который сидит в кабинке и подбирает музыку. Насколько это сложно! Старушка Шаде, Нора Джонс – все, что угодно, пусть даже эта ужасная Мелоди Гардо[5], по которой, должно быть, каждый раз рыдает неупокоенная душа Билли Холидей.
Но у этого молодого человека, как видно, имелись проблемы со слухом, а может, выбирать было не из чего. Так или иначе, все композиции оказывались совершенно не в тему.
– Вы действительно на редкость молчаливый тип, – повторила Ульрика. – Это признак внутренней силы, так? Или ее следствие, не помню, как говорят?
– Как ни говори – смысл один, – рассудил я.
Она сделала большой глоток, откинулась в кресле и заложила ногу за ногу. Тут я впервые увидел ее сапоги с высокой шнуровкой и на острых каблуках.
– Вам опасно перечить, – заметила она.
– Это почему?
– Мне так кажется.
Она улыбнулась, заглянула мне в глаза. Я отвел взгляд в сторону Хумлегордена.
Я не клюнул на удочку, потому что не знал, чего стоит приманка. Для одних подобные слова – пустой звук, для других – бомба замедленного действия, в любой момент готовая взорваться каскадом самых разных страстей – от любви до ненависти. Во всяком случае, я не увидел для себя опасности и пропустил замечание мимо ушей, хоть и расслышал слово «перечить». Вместо этого сосредоточился на мужчине, который только что косо приклеил афишу с портретом Томми Санделля к стенке уличного буфета, где продавали колбаски гриль.
– Не думаю, что кто-то на него пойдет, – кивнул я в сторону окна. – Он и в лучшие-то свои годы был невесть что.
– Он выступает по телевизору, – уважительно напомнила Ульрика.
– Кто только не выступает по телевизору, – возразил я.
– Тем не менее…
Мы допили каждый свое, после чего она нацарапала в блокноте мое имя и телефон и мы обменялись полувоздушными поцелуями в щечку, смысла которых я никогда не понимал. Она ушла к себе в номер, а я побрел через Стюреплан к автобусной остановке. Там тоже красовался Томми Санделль, и я удивился продолжительности его гастролей. Во время последнего турне он чуть ли не половину репертуара