– Да, – ответила Хайди, – я заблуждалась.
– Вот уж, не поверю…
– Почему же?
– Потому что вы так страстно боретесь за него.
– Одно никак не мешает другому, господин Кибитц. Я борюсь за него, потому что он невиновен.
– А я полагал, что вы это делаете из любви.
– Из любви это может делать любой, господин Кибитц, но тогда это не было бы вовсе доказательством его невиновности.
– Но вы же верите, что ему можно доверять?
– Политически – да. Безусловно. Но именно это и говорит против него.
– Почему?
– Потому что он достаточно давно живет здесь, чтобы знать, в каком болоте все мы погрязли. Будь он прежним, он объявил бы товарищам войну. Но он стал другим. Он превратился в червяка в коммунистическом сале. В глубокой яме, полной навозной жижи, он чувствовал себя своим и делал все то, что делают другие ее обитатели.
– Но вы же хотите его спасти! Я отказываюсь вас понимать…
– Потому что он не шпион, господин Кибитц, а самый обыкновенный трус. А это совсем не одно и то же.
– Если вы все это видите именно так, Хайди, то и я – такой же червь в куске сала. К тому же, червь особого плана. Я работаю на радиовещании и цветочными лепестками облагораживаю муть каждодневной похлебки. Софокл, Шекспир, Мольер… Острые приправы, чтобы народ выхлебывал до самого дна. И вылизывал тарелочки. Вы полагаете, мне тоже следует объявить войну товарищам?
– У меня – моя жизнь, у вас – своя… Решать за вас я не вправе. Я только знаю, что в марте начнется процесс. Если, конечно, судилище это можно назвать процессом.
– Жуть! И что будет?
– Ничего. У него нет ни одного шанса.
– И что это означает?
– Процесс этот он не переживет…
Хайди сидела передо мной с каменным лицом. Но глаза ее полыхали яростью, которая заставила меня содрогнуться.
Я чувствовал, что от судьбы мне не уйти.
– Вы ждете от меня, – чуть слышно спросил я, – что я вступлюсь за него?
– Да.
– И вы полагаете, что в этом есть смысл?
– Решайте сами. Если не хотите, можете оставаться в стороне.
– Но если уж я должен вступиться, я хочу быть уверенным, что вступаюсь за благое дело. Так скажите мне искренне: Януш – это благое дело?
– Вы рассказали мне историю вашего дяди, который не признал вас или просто не захотел вступать с вами в контакт. Он испугался быть раскрытым. Здесь все боятся друг друга, даже мертвые, даже священник. И он должен знать…
Она все более распалялась и вдруг вскочила с кровати:
– Вы же не кролик, – бросила она мне в лицо, хватая меня за плечи, – я вижу, я чувствую