К слову, Ким Хан Бу я больше никогда не встречал. Но слышал, что после освобождения Кореи он скрывался от коммунистов в Сеуле. Его мать рассказала, что, как только началась Корейская война, к ним в дом пришли солдаты Северокорейской армии. Они забрали Ким Хан Бу с собой, и больше его никто не видел. Тем не менее хочу верить, что мой друг остался жив.
***
Следующие несколько дней стали очень тяжёлыми. Четверых, включая меня, признали лидерами преступной организации и отправили в изолятор для военных преступников. Отныне вместо армейской формы я был одет в робу с номером девяносто один.
В старом изоляторе ровно четыре камеры, словно специально для нас. Узкие отсеки, из окошек виден только высоченный каменный забор – идеальное место, чтобы по-тихому расправиться с нами. Как только оказался внутри, сразу получил «подарок» в виде мощного удара в лицо от нашего охранника Аюкава за то, что оглянулся на Пак Сунн Ква. Я мог вырубить его одним движением, но понимал, что в таком случае меня просто застрелят.
В камерах требовалось неподвижно сидеть на коленях, как каменные статуи. Короткий перерыв на приём пищи – и опять на колени… Охрана издевалась как могла. Однажды им показалось, что в камере Ким Ван Йонга какой-то шум, ему приказали выглянуть в «кормушку» в двери. Когда Ван Йонг выглянул, его оглушили пинком по голове.
Чтобы вы понимали ситуацию – на северо-востоке Корейского полуострова зима довольно суровая, температура зачастую доходит до минус двадцати пяти градусов. И когда нас утром выводили из камер на мороз, было весьма некомфортно. В это время охрана обыскивала камеры, а нас заставляли умываться ледяной водой. После обыска мы выносили вёдра с мочой из камер – делать это приходилось бегом. Та ещё стометровка! Всё это мы делали, находясь рядом друг с другом, но представьте, я не видел лиц своих товарищей! Нам запретили поднимать голову в принципе, а поскольку тюремщики знали, что я владею каратэ, за мной наблюдали особенно пристально. За шесть месяцев у меня словно склеились ноги, а тело превратилось в неповоротливую статую.
Я понимал, что дело пахнет расстрелом и старательно изображал раскаяние. Не бунтовал, не кричал, установленные порядки не нарушал. Возможно, поэтому режим немного смягчили. Мне разрешили непродолжительные физические упражнения, однажды кто-то прислал японский пирог – то-то был праздник! «Даже самая маленькая услуга имеет огромное значение для человека, который крайне в ней нуждается», – сказал король самого маленького китайского королевства Конг-Сам. После допросов и унижений такие маленькие одолжения стали для меня благодатью.
Тот, кто сидел в тюрьме,