Еще неприлично рано и не совсем рассвело, но по жилам струится утренний кофе, и я чутко прислушиваюсь к звуку двигателя. Прижавшись лбом к стеклу, разглядываю огни внизу, пытаясь не нервничать и не грызть ногти. Лондон медленно превращается в дымку мерцающих оранжевых точек и вскоре исчезает в облаках. Сквозь белоснежную пушистую пряжу я направляюсь в аэропорт Каламата, вооружившись несколькими фотографиями, воспоминаниями, надеждами и мечтами.
Я представляю, как в Метони плаваю в море. Тихо плещет волна, качаются лодки, и я купаюсь в солнечных бликах. Предвкушаю запах соли и лосьона для загара. Волнуюсь и немного боюсь. Я не покидала Англию года три, с тех пор как мы с Робертом летали в Рим, чтобы отметить помолвку. Работа целиком поглотила меня, и до маминой болезни я там дневала и ночевала. Несмотря на предложение Роберта встретить экзотическое и дорогое Рождество на Карибах вместе с его коллегами из хедж-фонда, я не могла бросить работу и уехать.
При воспоминании о поездке с Робертом в Рим икры начинают ныть. Мы часами рука об руку топали по дорожкам и тротуарам вдоль реки Тибр. От достопримечательностей рябило в глазах, и мозг был не в силах впитать впечатления. В одной из церквей, на которую выходили окна гостиничного номера, шел вечерний концерт. Лежа в кровати, мы слушали «Тоску». Мелодичная музыка доносилась сквозь вздымающиеся муслиновые занавески, когда ария взмывала ввысь.
В то прекрасное время неурядицы в наших отношениях забылись. И я поверила, что Роберт никогда больше не причинит мне боль.
Пока скворцы с визгливыми криками, разносящимися по всему Риму, садились на шпили и колокольни, я смотрела на спящего Роберта и верила, что он изменится и все будет по-другому. Но напрасно.
У меня нет больше ни сил, ни желания возвращаться к этому, но в глубине души мучает вопрос: не я ли невольно подтолкнула его, позволяя так себя вести.
Я склоняюсь к иллюминатору, стараясь выбросить воспоминания из головы и отдать их облакам. Надев наушники, выбираю в телефоне приложение с уроками греческого языка, чтобы освежить скудный словарный запас. Закрыв глаза, погружаюсь в незнакомые звуки, которые следуют за знакомыми в переводе, и беззвучно повторяю слова.
«Доброе утро… Kaliméra… Доброе утро… Kaliméra…
Добрый вечер… Kalispéra… Добрый вечер… Kalispéra…
Здравствуйте… Yiássas… Здравствуйте… Yiássas…»
Слова убаюкивают, и, в конце концов, я засыпаю.
За десять минут до посадки в Каламате я прихожу в себя. Уши закладывает, мы начинаем приземляться. Я, хоть и нервничаю, не могу сдержать улыбки. Вытянув шею, смотрю на медленно приближающийся скучный пейзаж. Где-то внизу должна быть мамина картина, и я собираюсь ее найти.
– Yiássas, ti kánete?
Я уверенно выдаю по-гречески «здравствуйте, как вы поживаете» таксисту, который держит клочок бумаги с моим неправильно написанным именем: «София Конлик». Ну, почти Софи Кинлок, но ничего страшного. В другой руке у него темные четки, которые он с шумом вертит на запястье, отвечая:
– Yiássas… polí kalá.
А