История метафизики. Том второй Первая часть. Эдуард фон Гартман

материальных элементов, независимо от того, считать ли их неживыми в смысле материализма или живыми в смысле гилозоизма. Таково действительное мнение Канта, однако по аналогии с любовью он и здесь строит антиномию. Тезис справедливо утверждает, что все возникает благодаря механическим законам и ничего без них, антитезис – что некоторые вещи возникают только при сотрудничестве с другими принципами. Эти два утверждения не противоречат друг другу, а только вместе составляют полную истину. Тезис, однако, ошибается, когда заявляет, что повсюду достаточно одной лишь механической законности, и только этим ложным утверждением он противоречит антитезису. Если бы при правильном толковании заведомо неясного тезиса возникло противоречие, оно не было бы устранено ограничением обеих сторон только регулятивной действительностью, а лишь перенесено из внешнего мира в организацию нашего разума, т. е. усилено. Поскольку противоречия нет, из него нельзя ничего вывести против конститутивной действительности обеих сторон. Сам Кант не придерживается своего запрета на конститутивное использование конечности так же, как он придерживается своего запрета на трансцендентальное использование причинности и субстанциальности.

      Даже если механицизм и телеология не противоречат друг другу, они остаются несопоставимыми подходами к нашему пониманию, которые не должны применяться одновременно, но только один за другим, и ни один из которых не может пересекаться с другим. Их объединение в одной точке времени, хотя и не противоречит, но фактически непонятно в дискурсивном, образном понимании, для которого понятие и представление, возможное и действительное, часть и целое, частное и общее, реальное и идеальное, причинная и конечная связь распадаются. Если бы существовал интуитивный, архетипический разум, одновременно реализующий все идеально законное, или интеллектуальный взгляд, создающий видимое eo ipso, то для него не было бы препятствий мыслить причинность и конечность в единстве. В субъективно-феноменальном мире материи, конечно, такое понимание можно искать так же мало, как и в его умопостигаемом корреляте – мире динамических атомов и индивидуальных духов. Кант настолько не знаком со спинозизмом, который приписывает именно такое понимание своей субстанции, что считает, что он лишает всякое понимание первоосновы природных вещей. Кант способен представить себе такой интуитивный разум только в личном Боге как внешней, мирской основе мира. Во втором периоде он принимает его как несомненный; в третьем, однако, его существование становится полностью проблематичным, поскольку он больше не может поддерживать его как аподиктически определенный и игнорирует его как всего лишь вероятный. Идея интуитивного разума, однако, остается в нем как принцип соединения причинности и телеологии, и она обеспечивает наилучшую реализацию идеи Бога, основанной на постулатах