Раньше в редакции был огромный штат. В монастырских кельюшках последнего этажа умещались массы сотрудников, но сейчас, после всех сокращений и небольшого пожара, я практически обитал один. Здесь, в кабинете с эркером, наполовину застекленном фанерой, с зеленой, плохо держащейся на потолке штукатуркой, я принимал гостей.
– Пускай не на уровне… – извинялся я.
– Зато на высоте, – отвечали деликатные гости.
Но сейчас Виталик не очень-то принимался. Он то и дело сыпался вниз, тормоша завхоза Толика, чтобы тот поскорей нашел ключ от его прежней фотолаборатории или сменил замок. Он весь извелся, пока я спешно доделывал подправленную Главным статью. «Компьютер, – стонал Виталик, – компьютер», – увидев, как я справляюсь с ножницами и клеем. Он еще не успел проникнуться той здравой логикой Главного, что, при наших нескольких номерах в год, лучше кормить живую, с божьей душой, машинистку, чем империалистов из IBM вкупе с «Майкрософт». Еще немного для приличия покричав, Виталик наконец согласился, что Главный был всегда человек, и скатился вниз убивать завхоза.
Когда я спустился по деревянной, чугунной и мраморной лестницам вниз, завхоз Толик молча стучал стамеской, вставляя новый замок.
– Да, – проговорил Виталик, вдоволь насытив зрение разворованным видом своей некогда богатой фотолаборатории.
– У! – и ребром ладони замахнулся на шею Толика.
– Эх! – и повесил на плечо кофр.
– Гм… – и, достав из кармана, пересчитал деньги.
Наконец, он выразился сложнее:
– В Домжур! – и, ткнув пред собой ладонью-топориком, задал ногам направление.
3
На третий день было воскресенье, и под пение местной птички за небольшим квадратным окном, крест-накрест забранным ржавым полосовым железом, весь день валяясь на плотно сколоченных и многажды крашенных густотертою охрой нарах тихого и уютного КПЗ одного северного городка, мы могли сотню раз вспомнить и перевспомнить все, что касалось последних трех дней нашей жизни.
Впрочем, легко сказать, вспомнить все, если начинать приходится с той початой водки, за которой Главный нагружал нас новым редакционным заданием.
«Вы видите, как живет народ? – громово восклицал он. – Плохо живет народ! Короче, езжайте в командировку, возьмите город, какой-нибудь городок, но чтобы не слишком далеко и не очень дорого для журнала. Не дальше Урала! Отдаю вам этот город на разграбление! На три дня, на неделю, на десять дней! Но пусть это будут „Десять дней, которые потрясли мир“ или „Россия во мгле“, нет, „в дерьме“. Но ты, Мартынов, пиши как на Пулицеровскую премию,