Не одеваясь и даже не пытаясь смахнуть с себя влагу, сэр Томас покинул ванную комнату и, двигаясь на звук скрипки, вошёл в ближайшую гостиную. Эта просторная комната была полна света, который лился не только из множества точечных светильников, встроенных в потолок, но и из огромного витражного окна, почти полностью занимавшего одну из стен. Скучая в отсутствии музыканта, прямо перед окном стоял чёрный рояль. Его покрытая лаком поверхность отражала яркое солнце, приумножая тем самым количество света в гостиной.
В стену слева от окна был встроен бар, перед которым находилась глянцево-белая стойка со стеклянной столешницей. Ощущая, как проникающие через окно тёплые лучи солнца испаряют влагу с его кожи, Стаффорд приятно потянулся, а затем подошёл к бару и, взяв с полки бокал, налил себе виски. Пригубив терпкую жидкость, сэр Томас удовлетворённо вздохнул. Тревога, казалось, полностью отступила, и, пожалуй, в этот момент он мог бы со всей уверенностью признать себя счастливым человеком.
Мелкие ворсинки ковра приятно щекотали голые ступни, пока Стаффорд шёл от бара к белому П-образному дивану, что занимал почти всё свободное пространство комнаты. Не выпуская бокал из рук, Стаффорд улегся на диван, подсунув под спину и голову две мягкие подушки, и, наконец, устремил взгляд на источник музыки.
Изумительные звуки творений Штрауса изливались из угла комнаты, где окружённая двумя мраморными статуями играла на скрипке молодая девушка. Обнажённая, она и сама была подобна статуе, сотворённой искусным мастером. Впрочем, отец её был отнюдь не скульптором, а всего лишь мелким торговцем, задолжавшим Стаффорду весьма крупную сумму денег. Конечно, для сэра Томаса сумма эта была не очень-то ощутима, и он, может быть, смог бы её простить старому торговцу, если бы вообще умел прощать. Вместо этого он решил проучить старика, заставив его юную дочь отрабатывать долг. Её миловидная