Митя слушал и пытался представить себе, каковы были последние минуты у этого человека перед первым глотком. Конечно, суицид, никакая не вода. Но почему?
«Менее хлопотен в деле», – вспомнил он слова Цецилии. Значит, сердце должно быть крепкое, здоровый организм. Только пищевод сожжен, и то, хотелось бы верить, не полностью…
Митю вдруг охватил невероятный порыв. Ни деньги, ни грозящее отчисление, ни слово, данное профессору, – ничто не имело теперь для него значимости. Он сделает операцию, сделает – ради этого человека, лежащего сейчас на столе, и ради себя самого!
– Операция продлится не более получаса, господа. Комментарии я дам после, – сказал публике профессор и направился к комнате, где ждал Митя.
Ассистентка тем временем поправила на пациенте маску и сверху начала осторожно капать эфир из флакона.
Крупцев вошел в комнату, и Митя сразу вскочил, чтобы выйти в зал.
– Да погодите вы! – зашипел Крупцев. – Я же должен переодеться.
Вошла Цецилия. Минуту они просидели, не говоря не слова. Потом профессор театрально махнул рукой, и Митя с ассистенткой, под аплодисменты публики, прошли к операционному столу.
Пациент лежал не шелохнувшись. Цецилия приподняла пальцем его верхнее веко – проверить, подействовал ли эфир, – и, убедившись, что подействовал, кивнула Мите.
«Глаза у него водянисто-голубые», – мелькнула мысль, но Митя тут же прогнал ее. Все будет хорошо! ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО! Сегодня примета – не сработает!
Работа шла споро. Сделав разрез и пройдя подкожную клетчатку, Митя раздвинул мышцы, затем сальник и закрепил зажимы. На это ушло несколько минут. Теперь надо было найти место без сосудов на стенке желудка, прорезать аккуратную дырку и вставить трубку.
Цецилия стояла у головы пациента, как изваяние, и ее ледяное присутствие очень мешало Мите, хотя он и понимал, что без ловкой ассистентки не обойтись. Над операционным столом были подвешены два увеличительных зеркала. Об этом, он знал, заранее был уговор профессора с кафедрой, чтобы присутствующие могли наблюдать все действия в отражении и не подходили близко к столу.
В зале стояла почти безупречная тишина, прерывали ее лишь металлический говор инструментов и тихий скрип резиновых перчаток. Осторожно, как фокусник во время сеанса, Митя посматривал поверх очков на зрителей. Среди них он увидел барона Сашку, сидевшего в последнем ряду. Ему что-то шептал на ухо сосед, которого Митя тоже узнал, – это был один из эльсеновских стипендиатов, окончивший Академию год назад с «золотым шрифтом» и получивший хорошее место в больнице Святого Георгия. Митя с досадой подумал, что барон Эльсен, не упускавший случая пожурить его, Митю, за нерадивость и лень, никогда не узнает о тайне лукавой хирургии.
Пациент вдруг дернул головой, закашлял.
– Эфир! – свистящим