Между всеми этими хлопотами мы еще о чем-то вполголоса разговаривали, переглядываясь поверх пыльных книжных обрезов, потом пили чай с ломкими каменными сушками, и угомонились часам к четырем утра, когда над колючей порослью телеантенн явственно вычернились покатые силуэты церковных куполов и угловатые обелиски дымовых труб. Перед сном я широко открыл окно, чтобы проветрить прокуренную комнату, а когда уже лег и с головой накрылся тонким армейским – подарок Валерия – одеялом, то вдруг услышал из-за стеллажа приглушенный плач.
Я в ту ночь почему-то отнес этот плач на счет Володи, мол, поматросил и бросил, подлец! – но не решился соваться за стеллаж с расспросами и утешениями. К тому же мои подозрения носили скорее вероятностный характер, абсолютной уверенности в них не было. Возможно, это происходило оттого, что я сам в этот период находился в состоянии разрыва, дело стремительно катилось к разводу, а тщательный анализ предшествующих этому прискорбному факту обстоятельств научил меня не спешить с заключениями в тонкой области отношений между мужчиной и женщиной. Конечно, не последнюю роль в той давней истории сыграла теща, которая никак не могла примириться с тем фактом, что ее зять вместо того, чтобы воспользоваться протекцией и уехать за кандидатской диссертацией на Дальний Восток, чахнет на ничтожной подсобной должности в каком-то затхлом реликтовом институте и, несмотря на диплом, продолжает мести улицу и таскать по лестницам вонючие мусорные бачки. Но главная причина была не в этих злополучных бачках, а в том, что я вдруг потерял чувство уверенности