В мастерские они попали вдруг, вот просто шли по закручивающемуся спиралью коридору и оказались в полосе яркого света, и сразу же – в огромном помещении. Сверху виднелись туши трёх кораблей, в том числе их звездолёта. Ещё один лежал во весь огромный рост прямо на полу. Тонкая пластина, пятигранник. Дрожала и переливалась всеми цветами радуги. Это с одной стороны, зайдёшь с другой – изъеденный космической пылью борт высился до потолка.
– Мимикрия сломалась, – брякнул Лапин, хитро уставившись на хозяина мастерской, ожидая пояснений.
Но тот восторженно трещал будто помехами в радиопередаче:
– Эти появились впервые. Издалека пришли. Горжусь!
И ни слова о самой аварии.
Пока капитан договаривался и торговался о цене ремонта и запчастей, Паша разглядывал схему лабиринтов и вид острова сверху, склонив голову на плечо, как тот кулик на болоте.
– Две тысячи пятьсот три корабля, – бубнил он, обращаясь к Крапивину, не оборачиваясь, плевать он хотел, что тот пытался разобраться в лабиринтах и запомнить, куда двигаться, что посмотреть.
Крапивин искал театр, кино или то, что могли так назвать. Рассказывали про отсек, где вдруг запускалось представление. Представление ли? А Паша тем временем тараторил, тыча в монитор:
– Полный перечень, ты видел? Двухпалубники, крейсеры, эсминцы, дозорный… Да они весь флот подняли на орбиту. Это суметь надо. Видать, не один день готовились. Переходы эти, судя по всему, автоматически выдвинулись и закрылись. А что, на головной корабль ставишь программу, и дело в шляпе. Или нет?
– Или да, – отрезал Крапивин, хоть уже и стоял за его спиной и тоже разглядывал на мониторе, на стене, перечень кораблей острова, потому что театр не нашёл.
И ничего похожего не нашёл. При запросе перевода появлялись обычные обозначения камбузов, кают, госпиталей, мастерских, анабиозных отсеков. Оставалось надеяться, что в восточном секторе (единственные имевшиеся внятные координаты) они на него обязательно набредут. У Зака не было смысла спрашивать, он и языка-то не понимал и думал как-то странно, будто от фонаря. Ты ему: «Как дела, Зак», а он: «Когда идёт дождь, разъедает обшивку». У них на Крэте идут иногда кислотные дожди, когда ветер с моря. Но его никто не спрашивал про погоду на Крэте.
Крапивин не очень представлял, что назвали «похожим на театр», и зачем он здесь, рядом с уснувшими навсегда людьми. Капитан сказал лишь: «Не знаю, тут боишься, как бы Зак что-нибудь с корабля себе на запчасти не увел. В анабиозную загляните, они удивительные, а на большее времени не хватит, да и вряд ли захочется, могила это, огромная могила».
Поэтому они просто сфотографировали схему на всякий случай, чтобы не заблудиться.
В ближайшую анабиозную подались первым делом. Пылили на самоходке Зака по сумрачным переходам. Плывшие впереди два смешных фонарика выхватывали очень высокие потолки, усеянные чёрными бугорками, наверное, местными давно погасшими