Не знаю, сколько прошло времени, но, когда раздались звуки в комнате, я поднялся и шаткой походкой направился туда. Голова невыносимо гудела. Источником шума оказался Саша. Мальчик сидел на полу и как ни в чем не бывало тихо игрался в машинки.
– Привет, Кир.
– Привет.
Он не хотел замечать что-то плохое. Он любил и маму, и папу. Где-то в его голове откладывалось понятие, что так и должно быть.
– А ты в школу не пошёл, да? – спросил он меня, не поднимая глаз.
– Да.
– Это из-за твоих синяков?
Я замешкался.
– Да.
– Я могу один дойти до детсада.
– Не надо. Побудь с мамой.
Он продолжал гонять игрушку по ковру туда-сюда.
– Хорошо. Поиграю только немножко.
Я медленно подошёл к маме. Она свернулась хрупким эмбрионом под одеялом. Руки скрещены на груди. Глаза оказались открыты. Они не моргали и медленно наполнялись отчаянием. В них нельзя было больше отыскать вчерашней яркости и радости. Теперь там были серость и пустота. Страсть и жажда жизни сменились тотальной отстранённостью и безразличием к происходящему. Белая полоса молниеносно стала чёрной.
– Мам…
Никакой реакции.
– Мамуль… Ты что-то хочешь?
Снова никаких эмоций. Её будто затягивало прямо на глазах зыбучее болото, а она не сопротивлялась. Я проклинал себя. Презирал всей душой прямо в тот самый момент. К глазам подступили вновь слезы.
– Мам…
– Я ничего не хочу, – сухо и монотонно произнесла она, – оставь меня в покое.
Сердце обжигалось кровью. Слезы душили горло.
– Какого чёрта ты его не выгонишь! – психанул я. – Лучше на улице жить, чем с этим уродом…
Я побежал в ванную и ещё раз проблевался. Затем в раковине долго держал лицо под холодной водой.
– Пожалуйста. Пожалуйста.
Оставаться здесь я больше не мог. В коридоре мою ладонь перехватили. Передо мной стоял Саша с жалобными испуганными глазами.
– Можно с тобой…
Я вырвал руку и разгоряченно бросил ему:
– Присмотри за мамой.
Потом я покинул квартиру, закрыв дверь на замок. Я испытывал злость только по отношению к себе и не хотел никого обидеть. Мне хотелось избавить от себя других. Да и самого себя.
5
Так начался тот самый день, который я помню детально, несмотря на травму головы и изменённое сознание. Как только я вышел из подъезда, я понял, что дальше выносить адскую боль в черепе мне не по зубам. У меня оставались ещё кое-какие деньги, и я пошёл в пивной бар. «Хоппи» был местом наших посиделок, когда негде было зависнуть. В основном здесь торчали рейверы, представлявшиеся интеллигенцией в молодёжных кругах. У этих симпатяг всегда имелись бабки и на качественные наркотики,