Я зашел в контору завода, подписал несколько бумаг и мы отправились ко мне через лес и парк. Проходя мимо старого дуба, Демонжо вдруг сказал:
– Его надо спилить.
Я вздрогнул. Неужели он тоже заметил проделки Одиль и теперь предлагает мне уничтожить этот почтовый ящик?
– Зачем?
– Да оно насквозь прогнило, это дерево, того и гляди рухнет и придавит кого-нибудь.
Нет, он ничего не знал, иначе не говорил бы с таким легкомысленным безразличием. Я заставил себя рассмеяться:
– Ба! Дадим ему еще несколько месяцев жизни. Оно еще не выполнило свое предназначение до конца.
Теперь пришла его очередь удивляться.
– Ты говоришь какие-то странные вещи…
– Странные?
– Ты словно ждешь от этого дерева какой-то услуги.
Мог ли я сказать ему, чего на самом деле жду от старого дуба? Вот-вот Лаборд положит в его дупло свое очередное послание. Поздно вечером или рано утром моя жена придет за ним, а чуть позже я найду это письмо в ее секретере. Отныне нас троих затянули колеса безжалостного механизма моего плана мести. Меня могли спасти либо желание Одиль освободиться от наваждения, либо смерть Лаборда.
Его смерть! Я думаю, что если бы в тот момент, когда мысль об этом пришла мне в голову, я мог бы нажатием какой-то кнопки оборвать жизнь Лаборда, я бы это сделал. Но уже в следующую минуту прежние чувства – ненависть и жажда мести – вытеснили эту мысль у меня из головы. К тому же я слишком хотел узнать другую Одиль, а для этого существовало только одно средство – Лаборд, который день за днем кропотливо вызывал в ней новые желания, лепил новую женщину…
Одиль, должно быть, заметила нас из окна, так как вышла нам навстречу. Ничто в ее поведении не выдавало ожидания появления ее полу-любовника. Никто ничего бы не заподозрил. Как всегда она была одета так, что выглядела грациозно, юно и соблазнительно, привлекая внимание мужчин. Она была прекрасна – эта блондинка с огромными зелеными глазами и нежным лицом. Однако, рот не был чувственным, губы были не слишком тонкие и не слишком пухлые, обычные, изящные, розовые губы молодой женщины. Вот до чего я дошел: я изучал собственную жену, словно совершенно незнакомую женщину. Но ведь она действительно оказалась для меня незнакомкой.
Мы отправились в гостиную. Одиль весело болтала с Демонжо, а я разглядывал ее лицо, ее профиль и думал: эта – моя, вот эта – немного другая, а что же касается вот этой…
Мы сели ужинать. Одиль была восхитительна, но в этом была большая заслуга Демонжо, веселое оживление которого компенсировало мою задумчивость. Иногда я делал над собой усилие и вставлял несколько слов в их разговор, но больше слушал. Сплетни, кино, литература, театр философия – они непринужденно переходили от одной темы к другой, не задерживаясь подолгу ни на одной из них. Почему они начали говорить о верности? Не знаю. Но эта тема была затронута, причем говорили они в прежней