Кот дёрнул в кусты, злобно озираясь, а я рассмотрел раненого крысюка. Белую, мокрую от кошачьей слюны шерсть заливала алая кровь из ран в боках. Крысюк был огромен. Он не помещался в обеих моих ладонях и его голова и задница с хвостом просто свисали по краям. Он тяжело и быстро дышал, пальцами я чувствовал, как пружинно-твёрдо напрягаются у него под шерстью мышцы, а сердечко тарахтит, как трещотка на велосипеде. А я просто стоял и растерянно-горестно смотрел на его агонию, не зная, как ему помочь. Всё случилось очень уж стремительно. А потом он пискнул, вытянулся в струну, я ощутил каменную твёрдость всего его тельца, и вдруг разом расслабился, напоследок выдохнув. И стал очень мягким и податливым. Обвис тряпками по краям ладоней. Просто шкурка, наполненная мягкой, как зефир начинкой.
Умер.
Так я впервые осознанно наблюдал смерть. И это запало мне в память своей обречённой неизбежностью, нелепым роком, безвозвратной несправедливостью и безжалостной бессмысленностью всего произошедшего. Смерть всегда безжалостна, неотвратима и приходит не к месту. Наверное, оттуда растут мои комплексы убийства и размышления о несправедливости смерти и ценности жизни. Ведь после смерти обратно никого не оживить. Это бесповоротное событие, которое происходит с каждым только единожды. И подготовиться к нему сложно.
Так и мама умирала в сознании, но я не держал её в ладонях, я упустил момент, когда она вытянулась струной, а потом обмякла. Она просто перестала вдруг монотонно глухо стонать, дёрнулась, будто испугалась чего-то, закрыв глаза, а потом утонула головой в подушку. А я сидел напротив и боялся пошевелиться. Не верил, что уже всё кончено, и она ушла куда-то в неизвестные пространства, откуда обратной дороги нет. А здесь, в старой кровати лежит только её оболочка. Пустое тело без души. Белковый механизм, призванный быть лишь храмом души. А когда наполнение уходит, храм становится руиной. Пустой оболочкой. Куклой-манекеном. Коконом, покинутым бабочкой. Наверное, ещё тогда, после кончины крысы, в свои восемь лет я впервые задумался о таком непростом понятии, как душа. И думаю до сих пор.
После похорон мамы я и попал на большой кредит из-за похорон. Разница в их смерти была в десять лет и цены на погребение за это время выросли ровно в десять раз. С пяти тысяч до пятидесяти. Каждый год они там, что ли удваивают прогрессию? Да только деньги я отдал, а квартира освободилась. И теперь было можно устраивать личную жизнь без помех. Вот только уже не хотелось. Слишком долго всё это тянулось. Успело надоесть. Я перерос юношескую тягу к созданию своей собственной счастливой семьи. Да и желание поумерилось и успокоилось. Теперь мне важно не количество и частота близости, а исключительно качество.
Татьяна умела давать качество. Казалось бы, ничем