Собрание произведений. Т. III. Переводы и комментарии. Анри Волохонский

в особенности тех ее голов, которые наружно выказывают высшее почитание. Ведь кто часто говорит: «Прекрасная дама, извольте удостовериться в моей доблести» или: «Позвольте быть Вашим рыцарем» – и есть тот, с кем более всего следует быть настороже, если дама хочет хранить свои дела в секрете. Он не будет уверен, что является ее рыцарем, если не сослужит рыцарской службы хотя бы шнуруя голенища или по пути на турнир, перед толпой народа, где каждый может повторить его слова. И не уверится, что это она помогла утвердить его доблесть, если не выкрикнет ее имя, пришпоривая коня, дабы всем было слышно. Более того, а это еще хуже, он как будто думает, что надо нанять поэта, который с возвышений будет орать о каждом благородном и доблестном деянии во имя любви очаровательного создания, которым весь свет должен восхищаться.

      Я хотел бы, чтобы таких людей моя дама весьма опасалась, ибо они будут обращаться с ней не лучше, чем Ехидна со своими родителями, произведшими ее на свет. Ведь натура Ехидны такова, что не появится она в этом мире, не убив отца и матери. Ибо Ехидна-самка зачинает через рот следующим образом: самец помещает свою голову меж челюстей самки, она зубами откусывает голову целиком и глотает, оттого зачиная, а Ехидна-самец умирает. Когда приходит время, самка рожает через бок, который рвется, и та Ехидна тоже гибнет. Почему я и говорю, что этот человек – Ехидна. Ибо как Ехидна губит тех, кто ее производит на свет даже до своего рождения, так и эти лица не могут добиться доблести и значимости, о которых столько толкуют, иначе нежели ославив способствующих им дам, делающих их значительными, если все это вообще имеет значение. Я очень боюсь этой Ехидны и сильно желаю, чтобы моя дама ее остерегалась.

      Не знаю я, кто ее Ехидна, но кто бы то ни был, если моя дама такого человека приняла, я хочу для него и для себя того же, что случается с Обезьяной и двумя ее малыми детенышами. Ибо природа Обезьяны такова, что у нее рождается всегда двое детей, и хотя она питает к ним обоим материнскую любовь и хочет обоих вырастить, но одного она любит так страстно в сравнении с другим, а ко второму столь холодна сравнительно с первым, что можно сказать: поистине она одного любит, а другого ненавидит. При ловле Обезьяны она как мать не хочет утратить из двоих никого, поэтому которого ненавидит, она закидывает на плечи, за спину – если может, пусть уцепится и так висит, – но любимого детеныша она несет спереди, обнимая руками, и убегает на двух ногах. Когда же Обезьяна бежит долго, устает на двух ногах и должна продолжать на четырех, она вынуждена отпустить любимое дитя и все держать то, которое ненавидит. И неудивительно, ведь любимый за нее не держится, напротив, она его держит, а нелюбимого не держит, но он держится за нее. Поэтому вполне справедливо, что когда она должна спасаться всем телом – задними ногами и передними, – ей приходится терять младенца, которого держит, а тот, который сам держит, при ней остается.

      О милая желанная прелесть, я говорю: если Вы пригласили к себе в сердце человека, обладающего