– Нет уж, я сама всё выровняю, – не соглашалась Света. – Буду я еще дожидаться.
В этом можно было не сомневаться: в ней, маленькой и пушистой, заложен такой заряд энергии, что хватит с избытком на всех членов семьи, и сколько бы их ни прирастало, у всех будет самый лучший чернослив. И прущая эта почти видимая энергия была не агрессивной, а обаятельной, потому что сама Света была маленькой и пушистой.
– Лиз, так как твои дела, как работа? – спохватилась Света, когда они отъехали от рынка, и Лиза тоже спохватилась:
– Свет, высади меня прямо здесь!
– Тебе же в «зефир», – удивилась та. «Зефиром» в народе назывался дом Лизиных родителей.
– Там все равно сейчас никого. Я пока к Ане зайду, – быстро придумала Лиза.
Мальчик-с-пальчик
ЛИЗА подождала, когда Светина машина исчезнет из виду, чтобы сразу вернуться в дом отдыха. Но тут на нее налетел Егор, краснощекий восьмилетний племянник.
– Ли-иза!
Лиза подивилась, как идет по жизни этот маленький мужчина – не скрывая ни мыслей, ни чувств – с открытым забралом. Он так ей радовался, что пришлось отправиться в гости. С Егоркой было легко и весело. Они и еду разогрели, и уроки выучили, когда с работы вернулась Аня, Лизина сестра. Она возникла в прихожей, «дыша духами и туманами» – о ней всегда хотелось так сказать. Такая же тонкая и гибкая, как Лиза, с такими же длинными, свободно сбегающими русыми волосами, она казалась более хрупкой и почти прозрачной. А серые большие глаза и вправду затуманены – будто бы она все еще в своем музее, бывшей Благовещенской усадьбе, полной старинных картин и неясных теней…
– Лиза! – воскликнула она, заметив белую шубку на вешалке. – Что же ты не позвонила?
И в этом возгласе было едва уловимое недовольство тем, что кто-то – пусть даже сестра – появился без стука в ее пространстве-только-для-троих – сына, мужа и ее самой, – и немедленное раскаяние в этом недовольстве. Которое выразилось в чуть-чуть преувеличенном угощении чаем.
– Мамочка! Лиза мне загадала такую задачку – про книжного червяка, знаешь? – с жаром сообщил Егор.
– Ну, откуда же мне знать.
Лиза, предвидя неловкость, попыталась отвлечь племянника. Сестра ненавидела математику, настолько, насколько ее любила сама Лиза – как любят то, что дается без усилий. Ясность и правильность божьего мира, выраженная в числах и в законах, которым они подчинялись, не шла ни в какое сравнение с полнейшей путаницей, с дебрями, в которые люди умудрялись превратить свою жизнь, натащив в нее и густо намешав лицемерие, бестолковщину, зависть – так, что бесполезно разбираться, кто прав и кто чего на самом деле хочет. В математике же дважды два и пифагоровы штаны давали свой постоянный честный результат независимо от обстоятельств и настроений.
А лекции