– Ещё! – простонал юноша, поняв, что сладкая процедура закончилась.
– Погодь, – возразил я.
13
Васенька посмотрел на меня. Как-то этак подпочвенно. Как-то так разорённо.
– Ты ведь доверяешь мне? – спросил я его.
– Да, – сказал бедный мальчик.
Тут Алёша быстро стянул с себя трусы.
– Я снял всё, а можно и мне то же? – выпалил он.
– И ты погодь, милый, – возразил я маневренно. С этаким руководственным назначением.
– А что?
Я поворотился к остальным. Как мастер злоключений какой-то.
– А вы все доверяете мне? – спросил я.
– Да, да, – нестройно заголосили юноши и юницы.
– Так может, мы теперь возьмём да снимем наше первое кино?
– А съёмочная группа? – удивлённо спросила Танечка Окунцова.
– Да вот же она, – усмешливо и победительно сказал я, обведя рукой всех в зале.
– А студия, камера? – не унималась она.
– Камера за стенкой стоит давно наготове. А студия… везде: и здесь, и в гардеропной (она же аксессуарная), и в спальной, и на веранде, и в мезонине. Всё для вас, красивые мои! Только в кабинет мой вам вход закрыт.
– Так это вы здесь самый главный, стало быть? – удивлённо спросила Тамара Шконько.
– Нешто вам питерские аль московские милей? – кротко заметил я.
– Нет. Я только спросила.
– Так что же, согласны? – продолжил я.
Согласны были все. Для них это была ещё шутка, была игра. Взрослая, но всё-таки игра.
– Интересно вам это? – спросил я. – Сниматься в кино…
Им было интересно, они кивали головами, слышны были беспардонные одобрительные возгласы.
Я повёл их в спальную комнату.
– Но учтите… – фарисейски и тлетворно сказал я, заградив им вдруг путь, – вам в одежде на съёмочную площадку входить запрещается! А то, что на вас, это – одежда.
– А вам можно? – находчиво спросила Сашенька Бийская.
– Мне можно.
Оба юноши давно были нагими. Юницы же… под влиянием момента теперь почти не колебались. Не прошло и десяти секунд, как все лифчики и все трусики полетели на пол. Юноши и юницы сызнова смотрели друг на друга, будто бы знакомясь. Васенька противуположный пол, буквально, пожирал глазами, и казалось, готов был наброситься с целью насильственного разбойничества и сугубого попрания беззащитности. Алёша в том же направлении позыркивал несколько сдержанней, но тоже устремлённо. Заметно смущалась Олечка Конихина. Даже обнажившись, она плотно прикрывала руками грудь и лоно.
– Что, милая? – спросил я.
– Савва Иванович, – дрожащим голосом (тоном переполоха) сказала она. – Я, наверное, не подойду, у меня ещё не было ничего такого. В смысле, никого…
– Ахтунг! – дурашливо крикнул Васенька. – Среди нас девственница.
Сердиться