Была, однако, разница. Тогда он не испытывал злобы к тому, кто свалил его наземь. То была схватка не на жизнь, а на смерть, в равных условиях. Теперь же он сознавал себя беспомощным, беззащитным в руках рассвирепевшего убийцы. Стыдно было вспомнить, что он молил о пощаде. Стыдно, мучительно лежать, сознавая неспособность к борьбе. Умирать, как собака, в темном углу. Беспомощно встречать такую смерть? Лучше было умереть тогда в Ла Буазель. По крайней мере, умер бы, как мужчина. А так тошно, холодно, страшно… Вдруг сознание пронзила мысль: не лежит ли он слишком долго… дольше, во всяком случае, чем нужно стоящему над тобой человеку, чтобы проверить, жив ли ты или мертв? Зашевелилась надежда. Вспомнив, что он упал около стены, Кинлох осторожно протянул правую руку.
Рука тронула не стену, а нечто, от чего из груди вырвалось изумленное восклицание. Тотчас над ухом металлически что-то щелкнуло, будто кто-то взвел курок револьвера.
– Черт! – простонал он, испугавшись, что выдал себя.
Чья-то рука легла на его плечо.
– Не бойтесь. Вам больше ничто не грозит.
Это был женский голос. Голос женщины, пытавшейся остановить убийство.
– Он ушел? – прошептал Кинлох.
В ответ вновь послышалось металлическое щелканье.
– У вас револьвер, – сказал он и, подняв руку, почувствовал, что его голова и лицо обвязаны бинтами.
– Нет, это электрический выключатель. Я повернула, чтобы посмотреть, в порядке ли вы. Постарайтесь заснуть. Я должна смотреть на дорогу.
Но ему было не до сна. Он лежал, стараясь понять ее слова. Почему она должна смотреть на дорогу? Шум в голове мешал думать. Непрерывно гудела буква «ррррр…» и так быстро, что ее не могли выговорить человеческие губы.
Наконец, он сообразил. Боль была в голове, а шум шел снаружи.
Кинлоху стало ясно, что это жужжал автомобиль. Слова женщины об электрическом выключателе и о дороге стали сразу понятны. Она везла его куда-то. Они покинули дом и находились на какой-то дороге!
Осознание произвело мгновенные изменения в Кинлохе. Пока он думал, что шум стоял в голове, он испытывал беспредельную слабость. Теперь он вдруг ободрился, повеселел, с удовольствием вслушиваясь в тихое, ровное рычание. Было приятно знать, что опасность миновала, что его увозят от убийцы. О женщине и о том, куда его везут, он не думал: он даже не спрашивал себя, кто эта женщина. Жадно вслушивался он в старательную, торопливую работу мотора. Машина была почти живым существом, уносившем его от смерти. Слава Богу! Теперь не опасно… спасен…
Следующей вещью, которую помнил Кинлох, был звон… звон колокола на церковном соборе. Колокол пробил шесть раз, с равными промежутками времени. Странно, что маленький город имел такую хорошую колокольню. Потому что город был маленький. Эхо мотора, отражавшееся на улицах, длилось недолго: снова наступила