Рассказы
Бомба для Парижа
В тот вечер я разговаривал с моим новым знакомым в ресторане отеля. Огромное стекло, словно граница между двумя мирами, отделяло светлый зал ресторана от тускло освещённого холла. Там, в полумраке, прогуливались советские туристы из нашей группы. Их взгляды, полные тоски и зависти, скользили по уголку роскоши, в который они не могли попасть из-за отсутствия иностранной валюты. А когда их взоры падали на меня, сидящего в компании пожилого господина, на их лицах застывало выражение смешанного недоумения и нескрываемого любопытства.
– А они не сообщат в КГБ? – спросил Гюнтер на немецком, с ноткой тревоги в голосе.
– Нет. Россия сильно меняется, – сказал я, тщательно подбирая немецкие слова. – Мы живём в эру демократии. Горбачёв. Гласность. Перестройка.
Последние слова, известные теперь во всём мире, не требовали объяснения, и немец понимающе закивал.
На столе стояли тёмная продолговатая бутылка «Бабича» и два пузатых бокала, наполненные на треть фиолетово-красным вином. Вино благоухало сладковато-виноградным ароматом, и нежная теплота уже растеклась по моему телу и создала ощущение приятного спокойствия.
Я просто не мог поверить в то, что происходит со мной. Впервые в жизни я оказался за границей, да ещё в таком изумительном месте, как Югославия. Купался и загорал на берегу Адриатического моря – в октябре! – когда в родном Забайкалье вот-вот ударят первые морозы. А теперь ещё что-то невероятное – встретил настоящего немца из ФРГ и, наконец-то, смогу говорить на языке, который усердно изучал многие годы – в школе, а потом в университете. Всё, что раньше казалось таким недостижимым, оказалось реальностью.
Гюнтер, несмотря на свои семьдесят пять лет, выглядел поразительно свежо и энергично. Высокий рост, гладко зачёсанные наверх седые волосы, очки в тонкой оправе и выхоленное белое лицо – он мало напоминал наших стариков, измученных болезнями и нуждой.
Мы познакомились с ним вчера. Я увидел, как он что-то покупал в киоске, и, услышав немецкую речь, решил заговорить с ним. Он очень удивился, когда узнал, что я из России, и ещё больше заинтересовался, когда услышал слово «Сибирь». Он стал рассматривать меня, как какую-то невидаль. Ещё его поразил мой вполне сносный немецкий. Кстати, оказалось, что и он знает несколько слов по-русски. Лексикон его был специфичен: «Давай, давай, работать!», «Курить», «Пошёл, пошёл!», но в первый день знакомства он не стал распространяться, откуда у него такие познания. Мы долго разговаривали в холле, устроившись в мягких кожаных креслах, а на следующий день он пригласил меня продолжить нашу беседу в ресторане.
Уже битый час мы цедили вино. Я слышал, что немцы могут просидеть за одной бутылкой и три часа, поэтому, допив последний глоток из своего бокала, преодолевая робость, я нагнулся к пакету, стоявшему на полу, и выставил на стол бутылку «Столичной», рядом положил фотоальбом «Забайкалье» и набор открыток «Великая Отечественная война», которые захватил из номера в качестве сувениров.
– Водка?! – не смог сдержать удивления Гюнтер.
– Да. Хочу вас угостить… Настоящая водка. Из Москвы.
– Вино… водка… – растерялся немец, – Нет, нет, это плохо для здоровья!
Не реагируя на возражения, я решительно встал, подошёл к барной стойке и вернулся с двумя изящными хрустальными стопками.
Немец с обречённым видом поднял руку с двумя выставленными пальцами и сделал заказ подошедшей официантке. После недолгого молчаливого ожидания она принесла две изысканно сервированные тарелки: в каждой на зелёном листе свежайшего салата лежал хорошо прожаренный в румяных крошках сухариков бифштекс, а рядом золотилась приличная горка картофеля фри.
– Да – водка! Хорошая русская водка! – сказал, выпив первую рюмку, Гюнтер.
Я стал наблюдать, как Гюнтер очень аккуратно отрезает блестящим никелированным ножом кусочки сочного мяса, как медленно и тщательно жуёт крепкими, наверняка, вставными зубами. Закусив как следует, он положил нож и вилку крест-накрест и, наконец, заинтересовался лежащими на столе книгой и открытками. Альбом он пролистал бегло, не проявляя особого интереса, все снимки в нём – железная дорога, плавка стали, тайга, багульник, снег и оленеводы – не отличались высоким качеством. Набор открыток со знаменитым памятником в берлинском Трептов-парке на обложке брал с нескрываемым трепетом. Моё внимание привлекла его рука с крепкими длинными пальцами и ухоженными розовыми ногтями.
– Русский солдат с немецкой девочкой, – проговорил он, благодарно кивая седой головой.
Потом молча и хмуро просмотрел несколько открыток, только один раз, узнав на фотографии знаменитую реактивную установку, сказал негромко, по слогам: «ка-тю-ша» и, аккуратно собрав открытки, положил набор на стол.
– Война… Зачем нужна была эта война? – задумчиво произнёс он после недолгой паузы.
Я налил водки, подал ему рюмку. Немец выпил и на этот раз до дна.
– Гюнтер (он разрешил