– Шон?.. – неуверенно окликает она, и, когда я снова поворачиваюсь к ней, на ее лице отражается беспокойство, которое быстро перерастает в смущение.
Какого хрена я наделал?
– Прости, – бормочу я. – Мне так жаль. Мне… мне нужно идти.
И я ухожу так быстро, как только могу, заставляя себя не оглядываться на зацелованную до беспамятства монахиню, все еще сидящую на столешнице.
Проклятье.
Черт. Черт. Черт.
Я поцеловал младшую сестру Элайджи. Монахиню, ой, простите, послушницу, с родителями которой мои родители до сих пор отказываются разговаривать. Ту, которая в настоящее время доставляет жуткую головную боль моей фирме, подрывая ее репутацию, и в довершение всего мне даже не удалось поговорить с ней о сделке.
Ни слова.
Валдман будет взбешен. И Элайджа тоже.
А теперь, вероятно, и Зенни тоже разозлится, и на то у нее есть весьма веская причина.
Что со мной не так? Шон Белл не занимается подобной хренью! Он получает то, что хочет, трахается с кем хочет и продолжает жить в свое удовольствие без чувства вины, без каких-либо обязательств, пользуясь успехом во всех начинаниях.
Я нервно провожу рукой по волосам, распахиваю дверцу «ауди» и забираюсь внутрь. Но едва успеваю завести машину, как загорается экран телефона.
Элайджа.
Дерьмо. Ладно. Знаете что? На самом деле это даже хорошо. Это прекрасно. Не нужно бояться, Шона Белла не испугать.
– Привет, дружище, – говорю я, отвечая на звонок. – Что случилось?
– Это у тебя что случилось? – сухо отвечает Элайджа. – Ты же мне звонил.
– А, точно, – соглашаюсь я.
Верно.
– Короче, э-э-э… – Я отъезжаю от тротуара на проезжую часть, пытаясь привести свои мысли в порядок, и не обращаю внимание на то, как молния на ширинке натирает мой возбужденный член. – Твоя сестра, Зенобия.
– Ты видел ее прошлым вечером? Я привел ее с собой на это мероприятие… и хотел, чтобы ты подошел и поздоровался с ней. Думаю, вы давненько не встречались.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не начать биться головой о руль.
– Ага. Сто лет не виделись. Да, я ее встретил.
И едва не поцеловал. А потом все-таки поцеловал ее сегодня и почти заставил показать мне свою киску, пока другая монахиня находилась в соседнем помещении.
– Хорошо, я рад, что тебе удалось ее увидеть. – Голос Элайджи звучит по-настоящему счастливым, и меня охватывает незнакомое чувство вины.
– Да, значит… теперь она монахиня?
– Она хотела стать монахиней еще с подросткового возраста. Разве я никогда не рассказывал тебе об этом?
– Определенно, нет, – отвечаю я, направляясь обратно в офис. – Трудно было с… ну, знаешь? С твоими родителями? Они ведь хотели внуков и все такое?
– А-а-а! Никакой пустой болтовни сегодня? – весело интересуется