Разверзлась бездна наконец и из неё появился тот самый многоликий ужас. Не смею взгляд поднять на него я свой, ощущая всем бренным телом холод пустоши безмолвной. От её дыхания душа моя на бесконечные века застыла. Как уголь стала плоть моя, и старуха в чёрном рядом промелькнула.
–-Ты слишком жалок. Ты, никчемный человек и недостоин знаний этих! – Услышал я ожидаемый ответ. Тот, что говорил со мной, был ни живой, ни мёртвый. Представить сие невозможно. –О, скудный разум мой! – Воскликнул я тогда в отчаянии бессильном.
И, нет тех слов, чтобы передать всё то, что видел я тогда уже пустым своим я взором. Поверьте, мне на слово, дьявол, по сравнению с ним, как маленький ребёнок, а, впрочем, сравнивать удел людишек смертных. Сие находится за гранью мира, за гранью смыслов, и за тем за всем, что можно вообразить.
Увы! В то же самое мгновение, смерть протянула в сторону мою свои персты, моментально превратив никчемный кожаный мешок в серый прах могильный.
Записанный ЛеХаиМом один из бесчисленных кошмаров Алекса.
Россия. Москва. Июль 1998 года.
То, что случилось в самый обычный летний день, никак не могло уложиться в рамки рационального мышления. Но тем не менее это произошло, ибо невозможное тоже вполне возможно.
Директор детского дома №5, Виктория Андреевна Звягинцева, была уже немолодой женщиной. Но в свои шестьдесят семь лет, пока ещё даже и не помышляла выходить на заслуженный отдых и начинать вязать носки с варежками. Она с лихвой смогла бы дать фору более молодому поколению в умении решать сложные жизненные задачи и, если было нужно, могла выкладываться на полную катушку. Все, кто её знали, ни сколько, не сомневались в этом.
Благородная седина ничуть не старила её, скорее наоборот, придавала изящества, самобытности и даже в некотором роде склонности к чудачествам. Еле заметная улыбка практически никогда не покидала лица этой прекрасной “всегда молодой старушки”, а её нежный и не подвластный годам голос, звучал по – особенному ласково, как у матери, разговаривающей со своим малым дитём. Алекс очень любил и глубоко уважал эту экстравагантную во всех отношениях женщину, у которой, за годы пребывания здесь, многому успел чему научился. За стильными очками в благородной золотой оправе, можно было без труда разглядеть очень добрый и не много грустный взгляд больших карих глаз, повидавших на своём веку и счастье быть любимой и, смерть самых близких и дорогих ей людей. Но такой тяги к жизни, как у неё, Алекс ещё пока ни у кого не видел и искренне всегда удивлялся этому простому человеческому чувству, не нуждающемуся в объяснении.
Виктория Андреевна стояла в глубокой задумчивости возле большого старого открытого настежь окна, в своём не очень большом, и отличающимся небывалой скромностью, кабинете. Она смотрела на свои любимые алые розы, всегда глубоко восхищавшие её