Лайка. Юрий Кузьмич Иванов

мог даже предугадать степень его поломки из-за такого казуса. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – невпопад сказал он, обращаясь к своей лайке. – Другого карабина у нас с собой нет, мой друг, – двустволка в базовой избушке. И какой же я охотник без карабина, а? Дай Бог, чтобы ничего с ним не случилось… Однако, пошли греться – не ровен час, я совсем замерзну. Придется сегодня полежать здесь. Сейчас немного согреюсь и полезу в этот колодец, будь он неладен! И угораздило же тебе путь срезать, Рекс? Мы же не на охоте: шел бы по лыжне за мной, а лучше бы сидел возле снегохода…» Посетовав на неудачи и отчитав своего помощника, Никита заторопился обратно в еще не успевшую остыть избушку.

      Раскалив докрасна свою железную печку, Никита нагнал жар в своей маленькой избушке так, что даже стекло, несмотря на тридцатиградусный мороз, оттаяло и высохло. Но, несмотря на это, он никак не мог согреться: явно чувствовалось, что спасательная операция по вызволению Рекса доделала то, что началось вчера вечером при ремонте домика. Ему, привыкшему к самым лютым сибирским морозам, до смерти не хотелось сейчас покидать место рядом с печкой, запах раскаленного железа от которой смягчал, как ему казалось, все усиливающуюся боль за лопатками. Спускаться в провал было необходимо в любом случае, но Никита все откладывал первый шаг, пытаясь ободриться и зарядиться от жара буржуйки.

      Так он просидел в сомнамбулическом состоянии, сам того не замечая, примерно с час. В какой-то момент он даже достал свои «волшебные» капсулы, но удержался и не стал глотать: от него он бы тогда заснул и проспал до вечера. Сил же не осталось совсем. Какая-то дурная слабость сковывала волю так, что если бы Никите сейчас сказали, что пришло время умирать, то он только бы обрадовался таким словам.

      В окне появилась смешная морда Рекса. Никита от пристального взгляда своего пса, наполненного неумной бодростью, немного стушевался. Собрав все свои силы в кулак, он медленно встал и поставил на раскаленную печь старый-престарый, доставшийся ему от отца Тани, медный небольшой чайник с коротеньким, еле торчавшим у самой крышки, носиком. Дождавшись, пока вода не зашумела в посудинке, Никита засыпал в нее почти полпачки чая и убрал с буржуйки на «столик» – на прибитый к толстому чурбаку кусок доски.

      Обжигаясь, Никита выпил весь густой и горький чай из чайника, глотая попадавшиеся чаинки, и только после этого, наконец, немного согрелся и почувствовал легкий прилив сил. Он еще посидел немного на своем топчане, прислонившись к стене, и, ощутив, что перестал потеть после обильного чаепития, поменял рубашку – на морозе да с его состоянием все было важно.

      – Смотри, Рекс, – пригрозил пальцем своей лайке Никита, выйдя из домика, – за мной лучше не ходи. Залезай лучше в свой катух и отдыхай. Что? Не хочешь?

      Пес виновато опустил голову и, хитро покосившись, взглянул на своего хозяина, мол, я же не нарочно – кто же знал, что там непонятно откуда взялся этот таинственный колодец?

      Никита,