На это Йелланд сухо заметил:
– Мне трудно в это поверить, поскольку они должны знать, что своими насильственными действиями и запугиванием они приведут к тому, что эти исследования станут проводиться вне пределов Соединенного Королевства. Исследования будут проводиться, но в таких странах, где отсутствует предусмотренная у нас законом защита животных. Наша страна понесет экономические потери, а животные станут страдать гораздо больше.
Оливер покончил с цесаркой. Он аккуратно уложил нож и вилку бок о бок на тарелке и поднялся на ноги.
– Я нахожу, что вечер оказался весьма стимулирующим. Надеюсь, вы простите меня, если я вас теперь покину. Мне надо вернуться в Перегрин-коттедж.
Мэйкрофт поднялся было с кресла, спросив:
– Может быть, вызвать вам автотележку?
Он чувствовал, что голос его звучит успокаивающе, чуть ли не подобострастно, и ненавидел себя за это.
– Нет, спасибо. Я пока еще не развалина. Но вы, разумеется, не забудете, что завтра во второй половине дня мне понадобится катер.
Даже не кивнув остальным гостям, Оливер вышел из столовой.
– Я должен извиниться перед вами, – сказал Йелланд. – Мне не следовало заводить этот разговор. Я вовсе не для этого приехал на Кум. Мне не было известно, что Оливер находится на острове, пока я не сошел на берег.
В столовую уже вошла миссис Планкетт с подносом, на котором стояли вазочки с суфле; она начала убирать со стола тарелки. Стейвли сказал:
– Оливер в каком-то странном настроении. Очевидно, произошло что-то такое, что вызвало у него страшную тревогу.
Джо, единственная из всех, продолжала спокойно есть.
– Да он всегда живет в состоянии страшной тревоги, – небрежно заметила она.
– Только не такой, как на этот раз. А что он имел в виду, когда спросил вас про катер на завтра? Может, он уезжает, а?
– Очень надеюсь, что уезжает, – ответил Мэйкрофт и взглянул на Марка Йелланда. – Вы полагаете, его новый роман принесет вам неприятности?
– Роман, несомненно, окажет свое влияние, ведь он выйдет из-под пера Оливера. Книга станет настоящим подарком Движению за освобождение животных. Мои исследования всерьез оказались под угрозой, да и моя семья тоже. У меня нет ни малейшего сомнения, что образ якобы придуманного им директора будет воспринят как мой портрет. Разумеется, я не смогу подать на Оливера в суд, и он прекрасно это знает. Огласка – последнее, чего мне не хватает. Ему сообщили такие вещи, какие он не имел права знать.
– Но разве не все мы имеем право знать такие вещи? – тихо спросил Стейвли.
– Нет, не имеете, если их могут использовать для того, чтобы сорвать